Жених панны Дануси

Правда, стыдно признаться, таких счастливых людей в городе Б* жило немного. Большинство обывателей суетились в своих ежедневных личных делах, рождались, женились, ссорились, умирали, и знать не знали о новых веяния в цивилизованном мире. Кое-как действовали Попечительство о народной трезвости и Кружок любителей драматического искусства, и то благодаря хору и танцевальным вечеринкам. Несознательный народ населял город Б*!

Мадам Касио, содержательница пансиона благородных девиц города Б*, раздраженно отложила на ампирный столик газету. Даже в городе Н* создали Общество защиты женщин! А здесь — сплошной патриархат, темень.

Мадам Касио пользовалась уважением всего города Б*. Когда навстречу стремительно двигалась ее тонкая высокая фигура в черном платье с пышным кружевным воротником и манжетами, увенчанная куполом настоящей парижской шляпы, даже самый смелый служащий сельскохозяйственного банка — а о служащих этого банка говорили, что любого без рубашки оставят, — пытался свернуть, сделаться незаметным, как паутинка бабьего лета. Лишь бы только не наставила мадам Касио на тебя свой страшный лорнет, лишь бы не встретиться взглядом с ее светлыми, как льдинки, глазами... Ну и совсем горе, если направит на тебя мадам свой длинный черный зонт, когда прозвучит металлическое:

— О ваших манерах, молодой человек, я буду разговаривать с вашим рара.

Поэтому подписной лист по сбору средств на создание в городе Б* Общества защиты женщин подписали и сам губернатор, и полицмейстер, и даже директор сельскохозяйственного банка Шкудрович. Там, где металлический голос и лорнет были менее действенны, в беспроигрышную битву вступали серебристый голосок и застенчиво-лучистые взгляды молоденькой мадемуазель Нинель, преподавательницы музыки и пения пансиона мадам Касио. Мадемуазель Нинель, или в действительности застенковая шляхтянка Нина Горшкова, миниатюрная Сильфида в ореоле искусственных локонов, смотрела на сомневающегося в деле защиты женщин с таким неподдельным ужасом, с таким душераздирающим укором воплощенной женственности, что самое каменное сердце должно было содрогнуться, а рука — потянуться подписывать письмо.

Никто не устоял перед двойным натиском активисток прогресса. Никто... Кроме Базыля Магарыша, владельца небольшого, но процветающего конезавода. Ах, какие лошади были у Магарыша! Сытые, гладкие, широкоспинные, словно созданные возить рыцарей в полном вооружении. Правда, покупали их для куда более прозаических нужд. Но лошади приносили не малый доход. И не удивительно — Магарыш, полковник-кавалергард в отставке, света не видел за своими гривастыми любимцами. Ни веселые друзья, любители холостяцких утех, ни прекрасные барышни города Б* с приданым различной величины не могли свести Магарыша с его сурового мужского пути. Иногда он и сам напоминал необъезженного рысака — седые волосы гривой, бакенбарды и усы неимоверной величины, ноздри раздуваются, ноги в кавалерийских сапогах нетерпеливо переступают, а на лице написано одно: говори, человече, какая нужда, да избавь меня от своего присутствия.

Но Магарыш, как владелец крупного (в пределах города Б*) капитала, не мог быть обойден в процессе сбора средств на новое общество.

Как пунцовели щеки у мадам Касио, когда она быстрым шагом в сопровождении заплаканной мадемуазель Нинель выходила из дубовых ворот Магарышева дома! Наверное, если бы попал в этот миг какой-то бедолага под прицел линз ее лорнета, испепелился бы, как волос над свечой.

Это было поражение. Мадам Касио собиралась печатать подписной лист по созданию Общества защиты женщин в губернской газете вместе со всеми собранными подписями... И среди них не будет подписи полковника в отставке Магарыша! Полковник славился не только диким нравом, но и тем, что мог щедрой рукой отвалить денег на полезное благотворительное дело. Например, на палеонтологический музей или атлетический кружок. Ходили слухи о необычных обстоятельствах ранней отставки полковника. Якобы он был заподозрен в симпатиях к чудакам, что не очень любили мощную империю, которая милостиво взяла под свое крыло здешний край... Да еще имел полковник дурную привычку вспоминать былые шляхетские вольности этого края и своих воинственных предков, сражавшихся под другим, забытым ныне знаменем... И то ли Магарыш отказался отдать приказ в кого-то стрелять, то ли сам попал не в того...

«А из-за женщины, наверное, история была, потому и не любит женщин», — отмахивались скептики. Но и они почтительно кланялись и втайне завидовали, когда Магарыш пролетал по улице города Б* на своем любимом черном жеребце.

Но за пятнадцать лет существования пансиона никто не решился спорить с его директоршей.

Город Б* с интересом ждал исхода поединка.

Никакие попытки разжалобить сердце коннозаводчика не удались. Он не боялся городских властей, не заигрывал с женщинами, не напивался, что исключало наличие сердечных дружков, и не имел родственниц с твердым характером.