Жених панны Дануси

Пан Ромуальд возмущенно хмыкал, и отец, качая головой, шел в свой закуток, заставленный разноцветными бутылочками, ретортами и пробирками. А пан Ромуальд продолжал интеллектуальную подготовку к очередному сеансу позирования, точнее, к лекциям, сопровождавшим их. От библейских мотивов, "Песни песен» Соломона и Вирсавии разговор зашел об истории Абеляра и Элоизы, Данте и Беатриче, Ромео и Юлии, параллельно описывались жизни героических женщин — Гипатии, древнегреческой женщины-астронома, замученной фанатиками, Жанны д’Арк, спасительнице Франции, местном врачt Саломее Пильштыновой, что лечила и жен султана, и российскую царицу. Панна Софья не заканчивала гимназии, хотя родители попытались как-то отдать ее в лучший частный пансион города Б*, который держала строгая мадам Касио. В летописи города Б* не сохранилось достоверных сведений, то ли сама изнеженная паненка запросилась домой от чудовищных трудностей обучения в пансионе, то ли терпеливая мадам Касио, хотя и привычная к капризам богатых родителей и их детишек, не выдержала поведения милой Cофьюшки, но долгое время любящие родители нанимали для своей кровиночки гувернанток. Причем менялись они каждый год, а то и по несколько раз в год. Библиотека Шкудровичей состояла из нескольких сотен толстых, одинакового размера томов в таких красивых, дорогих переплетах, что раскрывать их считалось явно излишним. В результате господин Ромуальд имел дело с девственно чистым сознанием панны, не испорченным интеллектом. Что давало ему возможность привносить в известные сюжеты плоды собственной фантазии, особенно в рассказы о своем обучении в Санкт-Петербургской рисовальной школе.

Вывод из всех рассказанных историй, однако, имелся один: чтобы спасти живую душу, следовало вырваться из мещанской среды, найти родственного себе возвышенного спутника (кого же, как не его, пана Ромуальда?), и двинуться по жизненном пути, усыпанном цветами и терниям, к звездам или куда уж удастся дойти-долететь окрыленным личностям.

Хотя бы до ближайшего большого города, где, несомненно, настоящий художнический талант найдет себе признание, а его модель будет прославлена так же, как возлюбленная булочница Рафаэля, воплощенная в бессмертных образах Мадонны.

И ей-богу, Ромуальдовы речи давали плоды. Панна Софья даже перестала во время сеансов есть изюм и давиться от смеха при взгляде на закрученные кольцами усы и великолепный бархатный бант-галстук художника. Правда, по-прежнему оставалась бессловесной, как истинная мраморная богиня. Но ее глаза говорили лучше всяких слов! Ах, как многозначительно смотрели они на пана Ромуальда! Да что говорить, если даже рыжий Ганька больше не засыпал на сеансах позирования невесты.

И вот сегодня — последний, решающий день! Как ни оттягивал пан Ромуальд момент завершения портрета, дальше тянуть было невозможно. Несколько заключительных мазков — и сребреники Шкудровича перекроют аптекарскому сыну доступ к банковской наследнице.

Панна Софья позировала, как всегда, в оббитом синим бархатом кресле, в белом шелковом платье с кружевами, как морская пена. Весь товар средней величины ювелирного магазина пошел на украшение шеи, рук, ушей, прически и других деталей барышни, так что богатство рода Шкудровичей должно было быть достойно отражено и на портрете его последней представительницы. Рыжий Ганька скромно сидел на стуле в углу и крутил в толстых пальцах дорогие золотые часы. Проклятые символы богатства!

Пан Ромуальд тронул розовой краской щеку нарисованной богини. Сегодня или никогда!

Так, никогда больше в Шкудровичевом доме не звучали такие пламенные, вдохновенные рассказы о высочайшем призвании человека, отповедь проклятому богатству и печальному существованию в мещанском мире. Краска капала с кисти на ботинки художника, на пышные ковры с розами — разве эти розы можно сравнить с настоящими! Набриолиненные волосы пана Ромуальда сияли, как поверхность концертного рояля, усы перестали завиваться колечками и снова воинственно торчали.

— До чего мне нужен сейчас альбом Рубенса! Я бы усовершенствовал свои последние правки... Как бы мне этот альбом получить поскорее? Видел его в библиотеке, на нижней полке. Он такой большой, в желтой обложке, на нем так и написано — Рубенс. Прислуга может спутать, а я не настолько свободно чувствую себя в этом благословенном доме...

О, как хитро, как долго и тщательно отрабатывал господин Ромуальд эту фразу! Высокое чувство, несомненно, пробудило его способность к тонким интригам. Простак Ганька послушно поднялся и пошел искать альбом таинственного Рубенса. Наконец настала решительная минута — один на один... Договориться о последнем свидании — и...

— О, панна Софья! Не нужно уже лишних слов, сегодня в полночь ваш верный рыцарь будет ждать вас у крыльца, что на заднем дворе, возле куста красной смородины. И не нужно брать с собой ни бриллиантов, что есть слезы бедного народа, ни золота, так как оно запятнано чужими потом и кровью... Разве что немного, на первые затраты, ну там, квартиру нанять, краски масляные купить...