Жених по объявлению

У Микки своя семья — хорошая жена и прекрасные дети. Правда, очень уж они непоседливые, но дети есть дети, тем более от Микки. Он часто выступает со своими музыкальными номерами как у себя на Родине, так и за границей. Хорошо зарабатывает, привозит дорогие подарки. Вот и мне привез из Дании деревянные башмаки. Ничего живем… хорошо живем… Дай Бог и другим так жить!

Васко де Цапелиню Рассказ

Мой друг Васька Цаплин свихнулся на евреях. Они как кость у него в горле. Не понимаю, что такое они могли ему сделать? Вот и сегодня в курилке завел старую песню:

— Вчера по «первой» опять евреев показывали. Опять жид хвалил жида. — Васька сует в зубы сигарету, не спеша прикуривает. Продолжает, ни на кого не глядя: — Если их слушать и верить всему, то все хорошее создали они, а плохое — мы.

Все курят и молчат.

— Оказывается, в музыке были и есть только евреи, там, видите ли, не было ни Глинки, ни Чайковского. И лучшие поэты — конечно же, они! Нобелевский фонд прибрали к рукам и награждают премиями понятно кого. Эстрада под башмаком у них же!

Рабочие начинают прислушиваться — тема уж больно забориста.

— Вы только обратите внимание, как они хвалят друг друга. Заслушаешься! И если уж не могут попутно лягнуть русского, то к хорошему прицепят такое дерьмо, что век не отмоется.

— Учился я с одним евреем в техникуме, так он еле-еле на тройки тянул. Такой тупой был, — сказал ближний к Ваське рабочий. — А совсем недавно встречаю — на «Вольво» разъезжает.

— Правильно! А ты, отличник, сидишь в промасленной робе и не знаешь, как свести концы с концами! — заметил другой.

— У нас, у русских, как? — накручивал себя Васька. — Если кто выбрался из помойки, то его с ходу опять — туда же! Свои же, русские! У них — не-е-т! У них ручку подадут, вытащат, отмоют, посадят на чистенькое и тепленькое местечко и радоваться этому все будут!

— Ей-богу, молодцы! — хлопнул себя по коленке старый слесарь. — Так и надо делать! Молодцы!

Для Васьки подобные замечания как для азартного рыбака поклевка. На его живца клюнули!

— Вы только подсчитайте и задумайтесь, сколько у нас на комбинате евреев и где они сидят! — Васька швыряет окурок в урну с водой. Окурок зло шипит и вертится, как ужаленный. — Среди нашего брата не ищите, зато вся верхушка — они!

— Директор-то — татарин!

— Правильно! — Васька, ломая спички, закуривает новую сигарету. — Татароеврейское иго хуже монгольского, и свергнуть его уже никто и никогда не сможет!

— Вроде бы ничего такого и не делают, а вот, поди ж ты, как получается, — пожал плечами рабочий с грязной полосой во всю щеку.

— Как же! — вскочил на ноги Васька, потоптался для чего-то и сел. — Они похвалят тебя вовремя и пожмут, не погнушаются, твою грязную лапу, кинут премию аж на кило дешевой колбасы — и все, и ты уже расслюнявился, и клянешься им в вечной преданности!

Прошел месяц. Василия видел я за все это время раза три. А тут подходит он как-то ко мне и мнется. Скажет сам, думаю, если ему надо.

— Ты понимаешь, что произошло… — начал он, а глаза какие-то не его, без ядовитого огонька. — Я, оказывается, жид в четвертом колене!

Я чуть с копыт не свалился. У меня перехватило дыхание. И было от чего: так ненавидеть евреев — и вдруг им оказаться! Это ли не удар судьбы!

— Я — жид в четвертом колене, — повторил Васька убитым голосом. — Сообразить не могу, как теперь быть. Документов-то, подтверждающих мое еврейское происхождение, у меня нет.

— Действительно, — шевельнулось у меня сомнение, — откуда ты взял, что еврей?

— Да вот читай, — сунул он мне письмо. — Вот отсюда. Это сестра мне пишет, Людмила.

«…Наша тетка Вера, у которой отрезали по ошибке левую титьку, сказала мне, что ей сказала ее тетка, что наша прабабка родилась от еврея, который скупал по деревням старые вещи и щетину и продавал гребешки из рога. Значит, мы с тобой, Вася, — евреи в четвертом колене…» — прочитал я и продолжал тупо смотреть на листок.

— Ну что? — дернул меня за рукав Васька.

— Да ты особо не переживай, не в племени же людоедов родился, — попытался я успокоить товарища.

— Ты понимаешь, я и раньше замечал в себе что-то такое, какую-то тягу к изобретательству. У меня руки чешутся, когда не заняты делом. Это от него передалось, от гребешков его. Кстати, ты не знаешь случайно, как разгинать рога? Ладно, я у старых евреев спрошу, думаю, они сумели сохранить эту тайну.

Я не верил своим ушам.

— Да и нос у меня… — Васька свел глаза, разглядывая бульбочку на конце носа. — А уши? Ты только потрогай, потрогай мочки! Это же чистые уши Иоанна Крестителя! Бедный народ! Страдалец! Чего он только не испытал! И жизнь среди неверных, и долгий трудный путь через пустыню с сорока буханками!

— Хлебами, — поправил я.

— Возьми хотя бы нашу Россию, зачем далеко ходить, — продолжал Васька, не обратив внимания на мою поправку. — Как в ней жилось евреям при царизме? Да нас же за людей не признавали! Из жидов пархатых не вылезали. А в наше время? В наше время в нашем справедливом государстве придумали пунктик в анкете, через который не перескочишь, не открестившись от своего рода-племени.