В ее сознании «африканское дело» подчинило себе все, включая вопросы гендерного равноправия, – пытаюсь, насколько возможно, принять это как данность. Парадоксально, но спускавшийся по бурным порогам в африканских джунглях человек публично выступал против признания за женщинами права голосовать и вступать в Королевское географическое общество, противился велосипедам (якобы езда на них опасна) и автобусам (в общественном транспорте чужие люди вступают в слишком близкий контакт друг с другом).
Я представляю себе старую деву, проповедующую в черном платье в стиле Викторианской эпохи, и вспоминаю один нюанс, почерпнутый мною в одной книге:
Да, Африка была важна, но создается ощущение, что в одном из интервью Мэри почти случайно вскрыла то самое главное, что она пропагандировала между строк. Так, Мэри сказала, что ей кажется весьма странным, что ее путешествия и исследования воспринимаются как некое особенное достижение для женщины, но никто не восхищался бы ею, продолжи она исполнение тяжких семейных обязательств до самой смерти: «
Со слов Мэри, женщины в целом гораздо выносливей мужчин. Ей куда проще было брести по болоту или забраться на гору Камерун, чем проходить все те сложности, что лондонской светской даме приходится выполнять во имя своего общественного предназначения. (Такое ее попросту убило бы.)
В том же году Мэри наконец встретила Изабеллу Бёрд – эту увенчанную лаврами путешественницу, члена Королевского географического общества, с которой их пути неоднократно едва ли не пересекались. 16 февраля 1899 года Мэри и Изабелла встретились на приеме в Лондоне: Мэри стояла к миссис Бёрд достаточно близко, чтобы услышать, как кто-то произнес: «Как жаль, что увлекательные книги не всегда предлагают точную информацию», намекая на Мэри. Изабелла с этим полностью согласилась.
Мэри, я искренне сожалею, что та встреча ночных женщин оказалась не слишком приятной, однако знаю, что вы встретились еще раз через несколько недель. Не расскажешь, о чем вы тогда говорили?
В январе 1900 года главной новостью британских агентств стала вспыхнувшая в Южной Африке война – так называемая Вторая англо-бурская война, где из-за крупного месторождения золота столкнулись интересы британцев и буров, выходцев из Нидерландов. Ощущая свое полное поражение в политической борьбе за права африканцев, Мэри решила отправиться на войну в качестве сестры милосердия: делать то, чем она отлично владела. Одновременно можно было бы собирать рыб для Британского музея и писать отчеты для английских газет. Позже Мэри планировала отправиться на побережье Западной Африки, куда нацеливалась в течение последних четырех лет.
Для поездки Мэри заказала несколько комплектов костюма медсестры и в марте 1900 года отправилась морем в Кейптаун, где ее направили в самое худшее из возможных мест: ухаживать за больными и ранеными пленными бурами, размещенными во временном госпитале в Саймонстауне. В последнем письме, отправленном домой, Мэри написала о бушующей эпидемии тифа и о том, что она опекает более сотни больных: «Я опять в центре жизни. Справлюсь ли?» Могу только представить, в каком аду, насыщенном зловонием крови, выделений, человеческих экскрементов, ночных горшков и клизм, ей приходилось работать, мыть и кормить. Чтобы избежать заражения, она начала курить и пить по вечерам вино – уж точно не от хорошей жизни.
В середине мая у Мэри поднялась температура, исчез аппетит, но она утверждала, что виной всему является типичная для западного побережья лихорадка. У нее выявились все характерные для брюшного тифа симптомы – головная боль, температура, головокружение, боли и позже кровотечение из носа, боли в животе, понос и вызванные потерей жидкости галлюцинации. Заболевшая Мэри слегла в своей крохотной комнатушке.