Вечером второго июня Мэри попросила доктора Каррэ пообещать, что она будет похоронена на самой южной оконечности Африки в море перед мысом Доброй Надежды – там, где сходятся два океана. А еще она просила дать ей умереть в одиночестве, чтобы ее страдания не видели другие. После того как Мэри впала в бессознательное состояние, медсестры вынесли ее койку. Утром третьего июня в 19.00 Мэри скончалась в возрасте 37 лет.
Гроб с телом Мэри был спущен в море перед Кейптауном. Я думаю о последней шутке героини нашей комедии: гроб вопреки ожиданиям не опустился на дно, а остался радостно колыхаться на волнах. Можно только представить, как бы публика взвыла со смеху, если бы Мэри в лекции рассказала о такой своей последней воле.
Я тоскую по Мэри, а в моей голове крутится ее забавный отчет об африканских болезнях:
Однажды два месяца спустя я читала книгу Мэри и заметила, что некоторые ее страницы в красной пыли из парка Мкомази, оставшейся от деревянной дощечки, которая служила для книги закладкой. И я подумала, достаточно ли будет для написания текста о Мэри того факта, что я проехала по возвышенностям Восточной Африки – или же нужно рискнуть и поехать в жару и духоту Западной Африки с гарантированной мигренью? Как раз открыт срок подачи заявки для проживания в финской арт-резиденции. Я представила себя стоящей на белом песочном пляже Бенина и смотрящей на проходящий мимо корабль Мэри.
Но туда, где Мэри умерла, ехать мне нет необходимости, потому что я там уже побывала. Десять лет назад я провела несколько ночей в Саймонстауне, но тогда и не подозревала о существовании Мэри, не знала о больничных ужасах лагеря для военнопленных – знала только, что место известно своими тремястами тысячами африканских пингвинов, ради которых я, собственно, тогда и приехала. Помню, как спозаранку провела некоторое время на берегу в окружении пингвинов. Те с любопытством разглядывали меня, нестройно курлыкали, раскачивались на месте, важно вышагивали или стеснительно проносились мимо; некоторые ныряли в волнах или сидели на гнездах. Позже некоторые одинокие особи плескались в воде среди отдыхающих или с торопливым видом шлепали между лежащими на пляже людьми. Эта простота и условная человечность пингвинов вызывали слезы умиления – казалось, что утренний берег и есть сам рай.
Я думаю о том, что моя Мэри написала в датированном 1899 годом письме: