Жернова. 1918–1953. Двойная жизнь

Во втором ряду стоял Бухарин, он широко раскрывал рот, неотрывно глядя на Сталина глазами, мокрыми от слез. Неподалеку от него пели Каменев, Зиновьев, Радек, Рыков, Томский, Ломинадзе и многие другие бывшие оппозиционеры. Как они вчера каялись в своих прегрешениях, как унижались! Какие выспренние находили слова для того, чтобы еще раз доказать свою лояльность Сталину и преданность партии, делу революции, делу коммунизма, как превозносили его, Сталина, и именно за то, за что недавно поносили, называя диктатором, Иваном Грозным и Чингисханом!

Все это может вызывать лишь презрение и еще большее недоверие к этим людям, которые так легко меняют свои убеждения, лишь бы удержаться на вершине власти. Еще недавно они собирались на квартирах, плели интриги, договаривались отстранить Сталина, в лучшем случае — сделать его предсовнаркома, в худшем — каким-нибудь тайным способом отправить на тот свет. С такими людьми нельзя идти на серьезные дела, такие люди могут предать в любую минуту. И уж наверняка они голосовали против кандидатуры товарища Сталина на пост генсека…

После пения снова хлопали несколько минут.

Сталин хлопал тоже. Затем поднял руку, пытаясь остановить взрыв подобострастного восторга, говорящего о многом, в том числе и об опасности. Он поднял руку и держал ее так, ожидая тишины. Но овации не прекращались. Тогда он стал складывать бумаги в папку, хотя в этом не было необходимости. Это был жест, свидетельствующий о том, что одно дело закончено, пора переходить к другим делам, — и лишь тогда овации опали, как опадают осенние листья после пронесшегося над землею вихря, люди в зале закопошились, задвигались и, казалось, они тут же позабыли о существовании Сталина, вручив ему не только власть, но и всю ответственность за настоящее и будущее, сняв эту ответственность с самих себя.

Сунув папку под мышку, никому ничего не сказав и не оглядываясь, Сталин пошел в боковую дверь. Он никого не пригласил с собой, как это делал прежде, никого ему не хотелось видеть, надо было несколько минут побыть наедине с самим собой, привести свои мысли в порядок, еще раз проверить, те ли шаги и в нужной ли последовательности он наметил на ближайшее время для ограждения своей власти.

В узком коридоре Дома Союзов, прижавшись к стене, стоял маленький человечек с невыразительным лицом, в полувоенной форме, с толстой папкой в руках. Сталин не взглянул на него, проходя мимо, но отметил, что человечек этот стоит именно там, где он и надеялся его увидеть, и что с этого человечка он и начнет.

Сталин прошел в комнату отдыха, где его ожидал безмолвный секретарь Поскребышев, такой же низкорослый, как и сам Сталин, с круглым лицом и большими залысинами, с припухшими глазами и тонкими бровями — типичное славянское лицо с некоторой татарской примесью, первый действительно русский помощник в окружении Сталина, сменивший хитрого, внешне фанатичного, но весьма неразборчивого еврея Мехлиса.

Сталин едва взглянул на своего секретаря, негромко распорядился:

— Пригласи ко мне Ежова… через двенадцать минут.

— Слушаюсь, товарищ Сталин, — тихо прошелестело за спиной.

Приблизившись к большому столу, на котором в определенном порядке были разложены трубка из самшита, коробка табаку и спички, стояла хрустальная пепельница, Сталин положил папку и принялся набивать табаком трубку, щуря табачного цвета глаза.

Несколько раз пыхнув ароматным дымом и почти не затягиваясь, Сталин сунул трубку в рот, зажал мундштук зубами, прошелся по мягкому ковру до узкого окна, выходящего в засыпанный снегом сквер, освещенный множеством фонарей.

Сквер был пустынен, но дорожки в нем, тщательно расчищенные и посыпанные песком, казалось, хранили на себе отпечатки множества ног прошедших по этим дорожкам различных людей в ближние и дальние времена. Здесь когда-то проходил или проезжал царь Иоан Грозный вместе с верными опричниками, здесь ступала нога императора Петра I, окруженного иноземцами, здесь бывал Наполеон, которому казалось, что он достиг вершины своей славы и могущества; может быть, в этой же комнате, у этого же окна стоял последний самодержец России Николай II, человек бездарный и безвольный, едва не растерявший завоевания своих венценосных предков; здесь, наконец, бывал Ленин… И всех их в той или иной степени угнетала забота о том, как сохранить и упрочить свою власть.