Жернова. 1918–1953. Двойная жизнь

Между тем колонны сошлись так близко, что почти перемешались, а сзади напирали новые, и как-то само собой оказалось, что Мария очутилась в десяти шагах от знакомого мастера с красной повязкой на рукаве, облеченного определенными правами, то есть следящего за порядком, и, разумеется, ему могло не понравиться, что Мария этот порядок нарушает.

Но ведь где-то здесь должен же быть и Василий! Не может он не пойти на демонстрацию, когда на демонстрацию идет весь твой завод, твой цех, твои товарищи. Между тем, сколько Мария ни вглядывалась, обнаружить Мануйлова среди них не могла, и в душу ее закралась тревога, да такая, что хоть плачь.

Рядом неожиданно очутилась Зинаида, спросила:

— Ваську своего высматриваешь? — но спросила не обидно, сочувственно, может, даже с некоторой завистью: к ней, Зинаиде, такая безоглядная любовь еще не приходила, и вообще она была настоящей подругой, не то что некоторые.

Мария испуганно глянула на нее, но ничего не ответила. А Зинаида вдруг во весь голос крикнула, перекрывая грохот барабана и уханье огромной медной трубы оркестра металлистов:

— Евгений Семенович! — И еще раз, приложив ко рту ладони рупором: — Евге-ений Семе-енови-ич! Това-арищ Подгородски-ий!

Кто-то толкнул мастера в бок и обратил его внимание на девушку. Евгений Семенович обернулся, сердито глянул, узнал, расплылся в улыбке, приветственно помахал рукой. Уже полколонны с Металлического разглядывали Зинаиду, яркую, как весенний цветок, что-то говорили между собой, обсуждали, делали знаки.

И Зинаида пошла, крепко взяв Марию за руку. И никто не решился их остановить.

— Здравствуйте, — произнесла Зинаида певучим голосом, подходя к Евгению Семеновичу и протягивая ему ладошку. — С праздником вас, товарищ Подгородский! С праздником вас, товарищи!

— И вас, девушки! — понеслось со всех сторон.

Зинаида в ответ одарила колонну лучезарной улыбкой.

Кто-то крикнул:

— Семеныч, смотри: жена последние волосы повыдерает!

Радостный хохот прошел по колонне.

Зинаида лишь передернула плечами, а Мария в испуге прижалась к ее боку.

— А мы смотрим — знакомое лицо, — говорила Зинаида, расточая улыбки направо и налево. — Тут у вас есть еще двое наших знакомцев: Василий Мануйлов и Иван Кондоров. Как они, живы-здоровы?

— Кондоров? — переспросил Евгений Семенович. — Кондоров участвует в параде физкультурников. А Мануйлов… Мануйлов в больнице. Воспаление легких.

— Как… в больнице? — одними губами спросила Мария, чувствуя, что ноги у нее вдруг ослабели настолько, что вот-вот не выдержат тяжести тела.

— Так в какой он больнице-то? — деловито уточнила Зинаида.

— В больнице? Да в этой клинике, как ее? Рядом с госпиталем что… ну, что у Финляндского, — пожал плечами Евгений Семенович. — Мы только вчера об этом узнали. После праздников пошлем кого-нибудь от профсоюзного комитета.

— Виллие, подсказал кто-то.

— Вот-вот, там он и лежит. Здесь рядом.

— А вы что, девчата, только Мануйловым интересуетесь? — спросил разбитной парень в синей косоворотке. — У нас и другие женихи есть. Эвон сколько! — обвел он рукой колонну. — Все ребята — первый класс, хоть сейчас готовы в загс.

И снова здоровый, радостный хохот перекрыл медь оркестра.

В это время на мосту колонны пришли в движение, зашумели руководители, правофланговые, громче забухали барабаны, пронзительно запели трубы, Зинаида с Марией отступили в сторону и вернулись к своим, провожаемые веселыми пожеланиями и шутками.

Мария была задумчива, сама не своя. Еще вчера, даже всего лишь час назад ей казалось, что Василий уходит и почти ушел из ее жизни, а вот узнала, что он в больнице, может, страдает там один-одинешенек, может, даже умирает, и никто не подойдет к нему, не пожалеет, не поможет, не подаст попить, не поправит подушку…

И едва представила она его, беспомощного, всеми покинутого, на глазах выступили слезы, праздник померк, радости как не бывало. Всем существом рванулась она к нему: сейчас, немедленно оказаться рядом, помочь, вынянчить, поднять на ноги, как вынянчивала и поднимала когда-то детей. К нему, к нему, только к нему! — ни о чем больше она не могла думать, ни идти куда-то, ни петь, ни радоваться.

Зинаида, глядя на свою подругу, видя, как побелело и осунулось ее лицо, как заблестели глаза, переполняемые слезами, обо всем догадалась и, как человек более решительный, подхватила Марию под руку и потащила вон из колонны.

На них налетел какой-то тип с повязкой:

— Куда, красавицы?

— Ой, дяденька, живот схватило у подруги, мы только вот тут куда-нибудь, — запричитала Зинаида, прижимая к себе Марию.

— Да куда ж вы тут пойдете? — распорядитель в растерянности огляделся. — Тут и деваться-то некуда.

— Да мы найдем, найдем, вы не беспокойтесь! — заверила его Зинаида, выталкивая Марию из рядов на тротуар.

Распорядитель пожал плечами, махнул рукой и потрусил к отведенному ему месту.

Трамваи не ходили.