Жернова. 1918–1953. Двойная жизнь

Мария наклонилась к нему и услыхала тяжелое дыхание, с хрипами и всхлипами, будто работала внутри у Василия какая-то испорченная машина. Взяв салфетку с тумбочки, Мария вытерла ему мокрый от пота лоб и вопросительно глянула на докторшу. Та поощрительно улыбнулась и пояснила:

— Вот в таком состоянии он почти неделю. Организм у него крепкий, будем надеяться, что выстоит. Возможны, правду сказать, осложнения. Как видите, девушки, я ничего от вас не скрываю. Сами-то вы что думаете?

И все, в том числе и Зинаида, уставились на Марию.

— Я? Я хочу остаться… Я умею ухаживать, — прошептала Мария, пугаясь собственной смелости.

— Ты работаешь, Машенька? — ласково спросила докторша.

— Да. Но я могу взять отпуск. Я попрошу, и мне дадут. — И уже более уверенно: — Они же не могут не дать, раз такое случилось! Правда?

— Пожалуй, — согласилась докторша. — Я напишу тебе бумагу, покажешь ее своему начальству. Я тоже думаю, что они не откажут. — И вдруг привлекла к себе Марию и погладила по голове. — Хорошая ты девочка. Дай бог вам счастья.

Когда Василий ненадолго приходил в себя, он неизменно видел перед собой одно и то же девичье лицо в белой шапочке, склоняющееся над ним, очень знакомое лицо, и в мучительном напряжении, желая вспомнить, где он видел это лицо, вновь впадал в забытье.

Глава 14

Лев Петрович Задонов в прошлом году ушел из наркомата железнодорожного транспорта, поступив рядовым инженером в конструкторское бюро, занимающееся проблемами паровых котлов большой мощности. Ему надоело возиться со всякими входяще-исходящими бумагами, давно хотелось живого, настоящего дела, но толкнуло его на решительный шаг вовсе не это желание или проснувшееся призвание, а постоянно растущее ощущение неуютности и даже опасности в самой наркоматовской атмосфере.

К этому времени, то есть к началу 34-го года, Лев Петрович занимал должность заместителя начальника отдела по паровым котлам для отечественных паровозов большой мощности. Разумеется, конструировали котлы не в наркомате, и строили тоже не здесь, но работники наркомата отслеживали, как идут дела в специализированных КБ, институтах и лабораториях, на заводах, выбивали и распределяли деньги, выделяли оборудование, составляли планы, требовали их неукоснительного выполнения.

Начальником отдела больше пяти лет был старый русский инженер Трегубов, большой специалист в своем деле, но в прошлом году, в январе, его вдруг арестовали и объявили врагом народа, что повергло весь отдел в состояние паралича и ожидания еще чего-то худшего, но уже для всех остальных.

Трудно было поверить, что Трегубов мог быть замешан в какие-то политические аферы: троцкистом он не мог быть ни в коем случае уже хотя бы потому, что Троцкого помнил хорошо, терпеть не мог его даже на нюх, связывая с его именем чуть ли ни развал всего железнодорожного транспорта в бытность свою наркомом. Да и стар Трегубов был для политики, но не для дела, которому посвятил всю свою жизнь.

На место Трегубова пришел некто Аронов Илья Самсонович, тут же оброс своими людьми, и оказалось, что все, что до него делалось, делалось совсем не так, как нужно, следовательно, все надо переделывать и начинать чуть ли ни с самого начала. Однако продержался Аронов лишь до апреля: накануне Первомая его арестовали прямо в кабинете.

Временно исполнять должность начальника отдела — во второй уж раз! — вновь назначили Задонова. И Лев Петрович понял, что пришла и его очередь, хотя ни к каким группировкам он, как и Трегубов, не принадлежал, держался от политики как можно дальше, но, как он теперь понимал, для ОГПУ это ровным счетом ничего не значило.

Спасло Льва Петровича от неизбежного ареста то обстоятельство — и в этом сам Лев Петрович был абсолютно уверен, — что его заявление, в котором было выражено желание работать конструктором по своему профилю, уже больше года лежало на столе (или в столе) одного из заместителей наркома, работавшего еще с Задоновым-старшим и хорошо относившегося к его сыну, то есть к Льву Петровичу.

Через некоторое время после ареста Аронова этот замнаркома неожиданно вызвал к себе Льва Петровича, порасспрашивал о делах, в частности поинтересовался, не изменил ли Лев Петрович своего желания работать конструктором и, когда тот с жаром стал уверять, что нет, не изменил, протянул ему бумагу, оказавшуюся как раз тем заявлением, только на сей раз с соответствующей резолюцией и всеми подписями, какие положены в таких случаях. После чего Лев Петрович сдал свои дела, быстренько уволился из наркомата и перешел (переводом, то есть без потери непрерывного стажа) в специализированное конструкторское бюро, которым руководил старинный приятель его отца, Александр Ардалионович Филинов.