Жернова. 1918–1953. Двойная жизнь

Действительно, из полумрака ложи на противоположной стороне зала выдвинулась к барьеру невысокая фигура в полувоенном френче и замерла там, будто бы даже шевеля губами, а когда стихли последние аккорды великого гимна угнетенных и обездоленных, фигура принялась хлопать в ладоши, иногда помахивать рукой, медленно поворачиваясь то в одну сторону, то в другую.

Зал ревел и отбивал ладони, будто перед людьми на их глазах свершилось чудо, подобное тем, что свершались в древности, чудо, которого люди безнадежно ждали многие сотни лет. При этом, крича и хлопая, люди как-то нервно-вопрошающе поглядывали по сторонам, точно ища поддержки своему восторгу в общей массе, или отыскивая тех, кто этот восторг не разделяет, чтобы обрушить на них свой праведный гнев, или ожидая команды на прекращение хлопанья и криков и боясь эту команду пропустить.

И Маша, которая хлопала, лишь чуть-чуть касаясь пальцами одной руки ладони другой, и ничего не кричала при этом, несколько раз заметила на себе чьи-то осуждающие взгляды и, испугавшись, стала хлопать сильнее и даже однажды тихонько крикнула "ура!"

Алексей Петрович… он как-то незаметно отодвинулся в тень, за портьеру, оставив Машу одну, и там, за портьерой, шевелил руками и губами, поблескивая, как показалось Маше, насмешливыми глазами. А Лев Петрович громко бухал в ладони за ее спиной, и воздух от этих хлопков, будто нагретый его ладонями, обдавал Машины плечи и затылок.

Что делали остальные, Маша уже не слышала и не видела, оглушенная все усиливающимся ревом, принявшим наконец организованный ритмический характер. Ей уже казалось, что еще немного, и она не выдержит, ей станет плохо, и она упадет: слабость после болезни еще давала о себе знать.

Но тут Сталин сделал рукой отсекающее движение и скрылся из глаз.

Хлопки и крики стали быстренько затихать, люди в первых рядах начали садиться, — сперва неуверенно, потом уже более решительно, — вслед за ними со стуками и скрипами уселся весь зал; дирижер, извернувшись кренделем и задрав руки, смотрел в ложу, где сидел невидимый залу Сталин, будто ожидая от него команды, вот он встрепенулся испуганной птицей, взмахнул руками — запели скрипки… спектакль начался сызнова.

Домой Задоновы возвращались поздно. Маша шла между братьями, держа их под руки, но мужчины будто не чувствовали ее присутствия, топали, как слоны на лесоповале, то сжимая спутницу с боков своими тяжелыми грузными телами, то растягивая ее в стороны, и оба то и дело хмыкали и качали головами.

Маша молчала, она и сама бы захмыкала, да привычка сдерживать свои чувства и некоторая природная холодность оставляли ее внешне спокойной и даже равнодушной, хотя и ее поразило поведение людей, собравшихся в зале послушать и посмотреть творение гениального композитора, людей наверняка умных, образованных, самостоятельных и гордых, и вдруг при виде Сталина забывших о своем уме, гордости и самостоятельности, впавших в состояние удивительное и, как казалось Маше, непозволительно унизительное и стыдное. Да, она тоже хлопала вместе со всеми, — нельзя же не хлопать, когда хлопают все и даже ее Алеша, — но при этом не испытывала ни того энтузиазма, ни восторга, ни радости — ничего такого, ради чего бы стоило буйствовать столь неприлично долго.

— Говорят, пятого в Кремле прием по случаю Дня печати, — произнес Лев Петрович, склоняясь в сторону брата. — Тебя пригласили?

— Пригласили.

— И что же?

— Как что? Предлагаешь не идти?

— Нет-нет, что ты! И в мыслях не было! — заволновался Лев Петрович. — Просто подумалось… пришла в голову какая-то ерунда… Хотя, конечно, я, вполне вероятно, еще далеко не все понимаю, зачем все это нужно…

Лев Петрович не стал уточнять, что именно он не понимает: его спутникам и так все было ясно, поэтому никто ничего не спросил и не ответил на его маловразумительную речь, продолжая подниматься по Неглинной.

А когда свернули в Звонарский переулок, Лев Петрович остановился на перекрестке, как вкопанный, и вдруг произнес, как о чем-то решенном:

— А с Катериной я разойдусь… Да! — И уже на повышенных тонах: — И ради бога не делайте вид, что вы ничего не знаете, ничего не видите! — Махнул рукой и пошел по направлению к Трубной площади.

Маша и Алексей Петрович некоторое время провожали взглядом его понурую фигуру, медленно растворяющуюся в полумраке едва освещенной улицы.

— Нельзя его оставлять одного, — прошептала Маша, когда чуть в стороне прошла шумная компания подвыпившей молодежи.

— Да-да, — согласился Алексей Петрович, — и они тихонько пошагали вслед за Львом Петровичем, при этом Маша все тесней прижималась к своему мужу, время от времени вздрагивая всем телом.

Они не заметили, как потеряли Льва Петровича из виду: вроде только что шел впереди шагах в тридцати и вдруг пропал, как сквозь землю провалился. Потоптались немного на месте, заглянули туда-сюда и повернули к дому.

Глава 18