Жила Лиса в избушке

Вчера из ресторана поехали к нему. Как по нотам все: консьерж отвернулся, когда они вошли в подъезд, подсвеченный собор в окна, джаз еле-еле, по всей квартире запах арбуза и виски. Тоня элегантно поджала ноги на белом диване: она где-то читала, что, если вот так с ногами — это знак доверия мужчине, ну, и как призыв, что ли.

— Главное, у меня написано в анкете, что я умею и люблю вязать, — это они столкнулись с Людмилой у полок с химсоставами. — Каждый второй, каждый просит меня что-нибудь ему связать. Это что за идиотизм?

Руки в боки у Людмилы; Тоня пожимает плечами.

Нервные клетки дохли сотнями, виски пили как воду, дрожали и кривлялись светильники по стенам. Он был повсюду на ней, занял каждый ее зефирный сантиметр — загорелый, мускулистый, ни жиринки, ну и что, что ростом меньше. И она, чуть ли не первый раз за последнее время, не стеснялась своих белых полных бедер. Наоборот, ей казалось, что это так по-женски, так волнующе, не то что буратиньи ножки-палочки, косточки высушенные. Каким же другим, удивительным становится секс, когда включается сердце, а оно точно включилось еще в ресторане или даже раньше, в письмах. Нет, не секс — ей вдруг понадобилось здесь другое слово, не такое плоское, всегдашнее, надо подумать какое. Потом лежали оба с закрытыми глазами, умирали от счастья. Ей хотелось разлиться по нему всем своим бело-розовым цветом, вжаться; затекла щекой во впадинку у ключицы.

— Льнешь? — улыбнулся он.

— Льну, — подтвердила.

Даже диалоги непривычны, отрывисты, словно в умном “другом” кино, где все неспроста.

Вот как расскажешь об этом Людмиле, если ее первый вопрос всегда — “А кто он по гороскопу?” — и лоб хмурит сосредоточенно? Хотя это важно, конечно, вздыхает Тоня.

— Как ты так шторину прожег? — потому что взглядом уткнулась.

— Не говори, — ответил он, не открывая глаз. — Что теперь хозяйке скажу, не знаю. Пепельница на подоконнике стояла, сигарета там, чек кинул, и все... сквозняк же, дверь балконная открыта все лето.

Тоня, приподнявшись на локте, рассматривала дыру. Рассуждала, что у него в японских шторах легко одно полотнище заменить, они же все из разных тканей, тут делать нечего, а потом, в стоимость аренды всегда заложены поломки всякие.

— Думаешь? — он открыл один глаз.

На самом же деле она уже всё решила со шториной этой: снимет ее незаметно, остальные пять штор-ширмочек расправит по оконному пространству, он даже не заметит. Дома у нее кусок ткани, по цвету идеально, даже улыбалась уже, представляя его изумление: когда успела?

Он точно переживает из-за дыры: подошел к окну, приподнял штору двумя пальцами.

— Совсем страшно, да? — Сморщил нос, разглядывая. — Слушай, мне вставать в шесть. Вызову тебе такси, ладно?

Она немного расстроилась, но виду не подала. Быстро сообразила, что зато успеет соседку шторой озадачить. Ах, как же ей хотелось его поразить — влюбилась она. Дотронулась бархатным взглядом:

— Ну конечно.

Поднялась красиво, зевнула — никто и не собирался здесь оставаться.

Черный ветер взметнул с тротуара первое золото листьев, еще незлой, еще нет. Он протянул над ее коленями деньги водителю, улыбнулся белозубо: “А можно полояльнее к девушке?” Тот отвернулся в окно, заворчал, как разбуженный пес: сто лет в обед мне ваша девушка.

— Пока, — одними губами.

Трепетали, падая, листики, поблескивая в фонарном луче; он поднял ворот плаща, руки в карманах. Строго и таинственно проплыла в окне мимо.

* * *

До дома Тоня не дотерпела: через пять минут схватилась за телефон, отстучала ему “уже скучаю”. Улыбалась в темноту вечера, ожидая, когда тренькнет эсэмэска.

— Сделайте потише, пожалуйста, — это чтобы ответ не пропустить, хотя песня ее любимая.

Алмаз твоих драгоценных глаз,Играй мне его сейчас...

Может, он в ванной? Близость, вот оно, не секс — близость. Тоня так обрадовалась этому найденному слову, такому возвышенному, ей теперь хотелось вспоминать о них только через него, удивительное, сложное. Она вдруг поняла, что стоит на пороге совсем другой жизни. Хлопнула дверцей машины. Ошеломленная.

Первым делом — к соседке со шториной, чтобы та не уснула. Уже у себя, скидывая туфли, набрала сообщение, что все в порядке, доехала, мол, ку-ку. Он откликнулся: “Я сплю, малыш”. Тоня притворно закатила глаза: ну вот, типа получил свое — еще вчера до часу переписывались. Но через минуту уже желала ему сладких снов, и пусть она ему приснится, и целует-прецелует в животик, вот куда она его целует, напечатала, мелодично хихикнув. Тоня знала, что он сейчас попросит поцеловать его не в живот, а ниже... так уже было сто раз, еще до встречи. Платье с треском через голову, прислушивалась, чтобы не пропустить ответа, но телефон молчал.

Поставив локти на стол, она задумчиво повисела над его экраном, отщипывая виноград из вазочки.

— Можно подумать, — приговаривала в зеркало ванной, снимая макияж. — Спи, ладно. Чё такой скучный...