Жила Лиса в избушке

Олег Елагин мечтал разбогатеть. Аля, мамина дочка, подрабатывала между сессиями, где только случалось, — за доширак, как он смеялся: раскладывала презервативы и жвачку в прикассовой зоне, ксерила по ночам тонны невесть чего, мыла машины и полы в психушке. Олег искал больших, быстрых денег. Он разносил колбасу и икру по квартирам избирателей, уговаривая их проголосовать за какого-нибудь негодяя. То, что негодяй, — всем было ясно, но никто по этому поводу не горевал, наоборот: главное — выйти на представителей кандидата и “вписаться в тему”. Так убеждал ее Олег. Аля, выслушав очередной план обогащения, вдруг затосковала, не спала три ночи от любви и презрения, поняла, что чувству этому есть срок и что однажды она уйдет. Это было своего рода предательство — не проронив ни слова, продолжать жить рядом, ожидая, когда же закончится эта мучительная, ни на что не похожая связь.

Ушла, когда Олег стал варить амфетамин, сам подсел на свой товар, ни спать, ни есть уже не мог. В этом состоянии ему все время нужно было что-то делать. Целыми днями шил идеальную сумку. Запомнила его спину за швейной машинкой, он насвистывал, весь пол был усыпан обрезками ткани, карманами, молниями. Тихо закрыла дверь.

Ждала, что примчится, истерзанный, родной, будет тащить обратно, руки крутить, заплачут оба притихшими домой в такси, — страшилась и желала этого. Но он тогда исчез из города, а Аля чуть не умерла от тоски. Все эти годы никто о нем ничего не слышал, никаких аккаунтов в сетях. Она думала самое плохое и ничего уже при этом не испытывала. Год назад знакомая рассказала, что Елагин в Москве, женат и благополучен и — да, хорош собой. Аля вдруг разволновалась, каждый день теперь его вспоминала, удивляясь, что там, между ребрами, в обновленном розовом внутри, все еще ходят осколки прошлых обид или чувств, не знала чего.

* * *

Вчера она почему-то Олегу, а не мужу, протянула шампанское, чтобы открыл, — сидр не захотел никто. Со смехом ударила его по руке, когда пытался взять с подноса ломтик ветчины: жди, пока все сядут. Как-то глупо ударила: почему нужно ждать, пока все сядут? Олег покачал головой, хорошо усмехнулся: ничего не меняется.

— Вы так дружили? — Нина переводит взгляд с Олега на Алю.

— Мы дружили? — Аля весело повернулась к нему.

Говорила без остановки. Опомнилась, когда Павел удивленно перебил ее:

— Что такое лайтовый?

— Ну, надо полагать, от английского light, — невинно таращится Аля, внезапно осознав, что весь ее рассказ пересыпан сленгом: “ништяк”, “трэш”, вот это вот все.

И когда Олег предложил еще шампанского, Аля задорно откликнулась:

— Йеп.

В жизни так не разговаривала. Вышла подрезать сыра. Из кухонного окна перепляс серебристых крыш — там, куда взгляд; дома на 13-й и 12-й пониже, и Аля часто ловит в них закатное солнце. Вот и сейчас, вот и сейчас. Рассыпала закуски по тонкому блюду, сверху мамину кудрявую петрушку с дачи, успокаивалась.

По пути в гостиную задрала подбородок в черном зеркале прихожей, а взгляд пусть приветливый, но с холодком: не мельтешить больше.

Это точно был он, три дня назад в окнах напротив. Как странно, что этот вечный мальчик, смешливый, живой, состоял точно из камня, выглядел как угроза.

В гостиной Нина, склонившись над кукурузной лепешкой, набивала ее начинкой. Длинная челка волной слетела вниз. Олег вернул ей прядь за ухо с такой машинальной нежностью, что весь Алин светский шик прахом. Она была готова ко многому, даже к его смерти, но только не к тому, что он нежен с другой.

Вдруг поняла, что давно забыла, как это — сжалось сердце. Вот именно эта боль — из прошлой жизни с ним. Оно не само, а как будто чья-то холодная лапа сжимает. Один или два раза, никогда не посчитать.

Нина приподняла над тарелкой тяжеленький такос, оглядывает его со всех сторон: ну вот как это есть? Из такоса прозрачный мясной сок, кап-кап. Поднырнула под край лепешки, хрустнула ею, вытаращив глаза, — соус чили, как кровь, заструился по тонким пальцам.

— Хелп, — завопила.

Над Нининой верхней губой блестящая полоска жира — нет, не портит ее. Теперь уже оба бросаются с салфетками с двух сторон. Как вышло, что давний враг проник к Але прямо в гостиную и унижает, снова унижает ее? Высокий вентилятор стрекотал по сторонам. В складке живота болотце. Пока все занимались Ниной, потянулась за бокалом, чтобы не увидели ее дрожащих рук.

— Так, может, по маленькой? — Павел схлопнул ладони. Кивнул на шампанское: — Ну несерьезно же.

От Али не укрылось, как вскинулся Олег при этих словах, как старательно избегает Нининых распахнувшихся глаз. Значит, остались здесь вопросы, не все так идеально, как ей подсовывают.

— Односолодовый, Шотландия, у? Или текила? Под такосы-то...