Жилец

Прием заключенных – долгая церемония. Ждали, когда вый дет начальник лагеря. Тот появился со свитой лишь через полчаса, прошел к трибуне, поднялся на нее с рупором и закатил долгую речь об искуплении вины перед трудовым народом. Фелицианову начальник показался чем-то знакомым, еще походка его, неожиданно быстрая для тяжеловатой фигуры, потом эта рыжая челка из-под фуражки… Начальник был молод и тянулся казаться важным и внушительным. Отдавал четкие приказания свитским, те сновали вокруг него, образуя облако пыли и суеты. Начали с того, что лагерный врач был отправлен к трупу застреленного старика – засвидетельствовать смерть. Только после этого принялись за перекличку. Фамилия, статья, срок.

На фамилии «Фелицианов» начальник вздрогнул, заставил повторить, посмотрел в сторону Георгия Андреевича, но сразу и забыл эту заминку, там уж до «Я» осталось всего человек шесть.

Столовая лагерная тоже сияла чистотой, порядком, но все это компенсировалось крайней скудостью пайка. Страна втянулась в индустриализацию, и нечего баловать отбросы социалистического общества.

С обеда колонну повели на работу – четыре километра в глубь тайги. Там рыли котлован для будущего металлургического комбината. Новых зеков разбили по бригадам, Фелицианов попал под начало бугра из уголовников, вид которого не предвещал ничего хорошего. Это был тощий, длинный и, как все кокаинисты, мертвецки-бледный парень с тонкими злыми губами и острым взглядом. Прозвище у бугра соответствующее – Гена Порошок. Он похаживал вдоль участка, вооруженный дрыном, и бодро покрикивал на землекопов:

– Давай-давай, пятилетке – ударный темп!

Лопата и тачка – новые инструменты филолога Фелицианова. Вроде нет никакой мудрости, и Георгий Андреевич с легким даже азартом принялся за работу. Но за полтора часа растер ладони в кровь, а до конца смены копать и копать. Он было остановился передохнуть и получил удар дрыном по голове.

– Не филонить, фраер! Тебя не на курорт прислали!

Одолевая боль, Фелицианов снова взялся за лопату. Так человек превращается в скотину бессловесную. Ему еще не раз предстоит тешить изувера с дрыном. К концу смены бугор оставил бригаду и стоял над одним только Георгием Андреевичем, не давая ни минуты передышки. Развлекался.

* * *

В бараке новеньких размещал по нарам староста, пожилой зек из «бывших» – он отделял политических от блатных, каждому указывал место на нарах. Дошла очередь до Фелицианова. Староста оглядел Георгия Андреевича цепким взглядом:

– Допрыгался! Что ж, каждому фрукту свое время.

И указал Фелицианову нары в углу для воров.

– Но я осужден по пятьдесят восьмой. Что вы делаете?

– А ты, сука, что со мной сделал? Не узнаешь? Штабс-капитан Щипцов.

– Простите, первый раз слышу. Рад познакомиться – Фелицианов Георгий Андреевич.

– Уже и имя сменил?

– Я никогда имени не менял. Вы что-то путаете…

– Я путаю?! Голубчик, я твою рожу до самого смертного часа помнить буду! «Пошли на Дон, пошли к Краснову», а сам сдал меня чекистам.

Тишина наступила в бараке. Фелицианов стоял в середине, как у позорного столба. Политические смотрели угрюмо, отчужденно и с некоторой брезгливостью. Уголовники – весело. Какой фраер попадал в их руки! И никто ведь не заступится. Мысль заработала бешено, но вхолостую. И вдруг догадка осветила весь мир вокруг.

– Господин Щипцов, а тот, кого вы имеете в виду, – это не Лисюцкий?

– Лисюцкий, Лисюцкий. Так ты имя свое вспомнил?

– Я прошел через его руки. На следствии. Мы действительно друг на друга похожи, он тогда этим воспользовался. Боюсь, что теперь это сходство мне и в лагере житья не даст.

Щипцов посмотрел на него иронически, ирония сменилась глубочайшим презрением.

– Извиваешься, червь! – И кивнул уголовникам: – На поток и разграбление.

И Фелицианов оказался на самом дне.

Место ему определили у параши, на нижних нарах под мужиком, страдавшим недержанием мочи. В ту же ночь Георгия Андреевича зверски избили. Отобрали все, швырнув какие-то ветхие штаны и бушлат и до дыр изношенные ботинки. Бригадир Гена, увидев утром разукрашенную синяками физиономию зека-оборванца, залился хохотом. И крепко ударил Фелицианова дрыном:

– Это тебе аванс!

Так и пошло: на работе Гена Порошок с дрыном, в бараке – малолетки, Георгия Андреевича паханы отдали им на растерзание. Разнузданные подростки опробовали на нем все формы издевательства, которые человек придумал для изведения себе подобного.

Длилась эта мука до ноябрьского этапа. В ноябре пришла колонна заключенных, переведенных сюда с Соловков, – людей угрюмых и молчаливых. Тот же обряд после смены: штабс-капитан Щипцов сортирует новых обитателей.

Фелицианов, обычно забивавшийся в угол, едва придя с работы, все же выглянул посмотреть, много ли баклаг пришло с этапом, предвидя девятый вал утихших было издевательств.

Зека, назвавшегося Смирновым, узнал не по лицу – по голосу.

– Илларион!

Тот посмотрел в сторону фелициановских нар, видно, тоже не узнает.

– Илларион, да это ж я, Фелицианов.

– Жо-орж?

– Ну да, Жорж Фелицианов.

Тут задумался Щипцов.

– Откуда вы знаете этого человека? – спросил он Смирнова.