Жюль Верн

В такой день нельзя сидеть дома: все в Париже цветет и благоухает, на бульварах поют бродячие артисты, звучат арфы, скрипки и мандолины, двери магазинов открыты настежь, окна прикрыты цветными жалюзи, по торцам мостовой катятся коляски и ландо. Так жарко, что кучеру лень поднять свой бич над спиной лошади, а Жюлю не хочется сказать кучеру: "Остановитесь, мне нужно сойти, - иначе чем я расплачусь с вами?.." Все же пора выходить и расплачиваться. Жюль спросил, сколько он должен уплатить за прогулку. Кучер приподнял над головой свой цилиндр и принялся подсчитывать:

- Булонский лес и бульвары до Мадлен - один франк. Двадцать минут ожидания у кафе "Америкен" и полчаса ожидания у Нотр-Дам - один франк. Затем мы ездили к Пантеону, обогнули Люксембургский сад, вы не менее получаса задержались в Сорбонне, - еще полтора франка. Потом - площадь Этуаль, оттуда...

- Почему бы вам не догадаться было остановить меня! - воскликнул Жюль.

Кучер надел цилиндр, вынул из кармана своего расшитого позументом сюртука носовой платок, отер им лицо, шею и затылок и, посмеиваясь, продолжал:

- Возле дома, где фирма "Глобус", я ожидал вас двадцать минут. Затем...

Жюль перебил:

- Вы хотите сказать, что ожидания по вашей таксе расцениваются дороже поездки, - не так ли? Остановка дороже движения?

- Совершенно верно, - улыбнулся кучер. С кого же и взять подороже, как не с провинциала, вздумавшего обозревать Париж с высоты двухместного экипажа! Открыто и прямо кучер не говорил этого, но его арифметика сказала именно это, и Жюль с тоской ожидал, когда же кучер закончит пересчисление остановок и назовет роковую цифру...

- Когда я ожидаю вас, - сказал кучер, - я лишаю себя возможности возить других, понимаете? Это есть вынужденное бездействие, за которое взыскивается вдвое.

- Сколько с меня? - нетерпеливо спросил Жюль и добавил, что проезд по железной дороге обходится много дешевле.

Кучер согласился:

- Совершенно верно, но вагону железной дороги очень далеко до лакированного, на рессорах и шинах экипажа. Короче говоря...

- Сколько? - спросил Жюль и закрыл глаза.

- Шесть франков, сударь!

- Возьмите семь! - обрадованно произнес Жюль. - Вы хороший, умный человек! Вы не из Нанта?

- Я коренной парижанин, - с достоинством ответил кучер. - Желаю веселиться!

Ловко! Прокатиться по центральным улицам Парижа, зайти в кафе, чтобы наскоро позавтракать, узнать в "Глобусе", когда принимает директор, заглянуть в швейцарскую к Барнаво и с ним посидеть четверть часа, издали полюбоваться на цветники Люксембургского сада, издали послушать музыку военного оркестра в Булонском лесу и за все это уплатить шесть франков, то есть не шесть, а семь... Дорого? Если и недорого, то очень много денег! К черту деньги! Нужно думать о сюжете пьес из жизни богемы, населяющей Латинский квартал, - для этого-то Жюль и нанял экипаж и, наблюдая парижскую суету и толкотню, про себя строил этот сюжет, задумывал входы и выходы действующих лиц. Будь она неладна, эта богема и Латинский квартал! Изволь давать в каждом акте куплеты и песенки, а под занаве.с преподнести зрителю винегрет из куплетов, не менее пятнадцати штук, по двенадцать строк в каждом... Ничего не поделаешь, - традиция, обычай, канон...

-Ты сочиняй, сочиняй, - торопил сегодня утром Жюля Иньяр. - Не тревожься, что получается не так, как тебе хочется, - к черту хороший вкус и высокие требования! Дай мне поскорее песенку, и я к вечеру выну вот из этого рояля готовую музыку!

У Иньяра получается. Он работает легко и не без вдохновения. Это конькобежец, фокусник, прыгун. В час дня он получает текст, в шесть вечера получайте музыку. И мотив свеж, приятен, легко запоминается; если и заимствован, то весьма и весьма незаметно, - так, два-три чужих такта... Только опытный человек, знаток музыки найдет здесь прямое подражание или попросту плагиат. Иньяр уже превратился в ремесленника. Когда-то он говорил: "Я буду, подобно портному, выдумывать собственный фасон и покрой,- я буду законодателем моды! .." Сейчас он шьет по готовым выкройкам и, что называется, в ус не дует. Жюлю казалось, что и в его лице идет сейчас по улицам Парижа такой же ремесленник от литературы, затрачивающий немало труда и сил на изготовление пустяков. Это почти то же самое, как если бы представить, что на создание бабочки-подёнки природе понадобилось бы месяца три, не меньше. Девяносто дней работы на то, чтобы красивое крылатое существо, родившись утром, кончило свое существование в полночь. Для чего? Кому это нужно?

Оказывается, кому-то нужно, - такие бабочки есть. Да вот она - летит над головой идущей впереди Жюля женщины, хлопотливо бьет своими темно-синими с красными полосками крыльями, садится на решетку сада, отдыхает с минуту и летит дальше. Красива эта бабочка? Очень.