Жюль Верн

В девять вечера, незадолго до того как лечь спать, Жюль Верн прочитывал написанное утром, вносил исправления. Когда роман был закончен, Этцель прочел его, одобрил и попросил автора внести небольшое дополнение в текст. Куда именно? Вот сюда, где доктор Клоубони успокаивает своих спутников, пусть он скажет им кое-что о себе, скромно и вместе с тем с чувством собственного достоинства. Жюль Верн приписал:

"Почему-то все думают, что я ученый человек, но здесь ошибка, - я ничего не знаю, хотя и издал несколько книг, которые разошлись очень быстро. Значит это что-нибудь? Ровно ничего не значит. Это простая любезность моих читателей, не больше. Повторяю - я ничего не знаю, я невежда, но теперь я действительно имею случай пополнить мое образование и я начну с изучения медицины, истории, ботаники, минералогии, географии, философии, химии, механики и гидрографии..."

- И я уверен, что спустя десять лет мы выпустим в свет двадцать романов, в которых будут присутствовать все перечисленные доктором Клоубони дисциплины. Было бы очень кстати, если бы где-нибудь кто-нибудь из действующих лиц романа сказал нечто лестное по адресу доктора. Вы, помнится, говорили однажды о колодце знаний, куда опускают ведро...

Жюль Верн не перебивая выслушал Этцеля, отыскал нужное место и сделал еще одну вставку, - помощник капитана, восхищенный доктором, произносит:

"Дорогой доктор! Вы воистину "колодец" знаний! Достаточно опустить туда ведро..."

- Какие еще колодцы и ведра интересуют вас, дорогой издатель? - спросил Жюль Верн. - И почему, скажите, пожалуйста, понадобились вам эти вставки? Зачем?

- Очень просто! В докторе Клоубони читатель без труда опознает автора. Поэтому опознанному автору необходимо сказать о себе, что он думает. Скоро наш читатель попросит вашу биографию.

Роман печатался у Этцеля в журнале "Воспитание и развлечение". Спустя неделю по выходе книги отдельным изданием Барнаво докладывал:

- Книга раскупается нарасхват. Тридцать шесть лет назад нечто подобное происходило в Нанте с одной маленькой газетой, в которой знаменитая мадам Ленорман... Ох, что вспоминать! Воспоминания в моем возрасте - это соль на старые раны. Старому Барнаво можно отправляться на покой, - он, как пишут в плохих фельетонах, узрел. Дожил. Но вот сердце... оно...

Жюль Верн внимательно оглядел свою мадам Ленорман. Рыжие волосы поредели и, не сделавшись седыми, перестали быть огненно-красными. Щеки и лоб похожи на географические карты, - те именно части их, где изображены реки и шоссейные дороги. Глаза мутны, тяжелые красные веки прикрывают их тяжелым занавесом. И все же, несмотря на дряхлость, старик следит за собою: его сюртук опрятен, темно-синие брюки выглажены, начищенные ботинки сверкают, как лакированные. Жюль Верн смотрел на своего Барнаво с любовью и печалью: "Надолго ли хватит его? Ах, как нужен он именно теперь!"

- Барнаво, дорогой, слушай, что я скажу...

- Я слушаю, я всегда слушаю, Жюль Верн, слушаю и смотрю. Хочется говорить изречениями, но они, черт возьми, уже использованы в подобных же обстоятельствах, мой мальчик!

- Я - твой мальчик, и прошу и впредь называть меня мальчиком, сердечно произнес Жюль Верн. - С завтрашнего дня ты переходишь на службу ко мне. Ты будешь жить внизу, там есть свободная комната. Отныне ты мой литературный секретарь.

- А мадам? - спросил Барнаво. - Она какой же будет секретарь?

- Мадам мой личный секретарь, Барнаво. Должности эти нельзя смешивать. Должность литературного секретаря очень веселая, очень легкая. Мы напишем много книг. В самое ближайшее время отправимся в кругосветное путешествие, побываем на необитаемом острове, расскажем людям о смелости, мужестве, научим их трудолюбию, покажем, что такое человек, вооруженный знанием!

- На необитаемом острове, если не ошибаюсь, кто-то уже был, неуверенно заметил Барнаво.

- И не раз, но делал там не то, что надо, - доверительным тоном сказал Жюль Верн. - У нас Робинзоны будут делать все для себя, - они явятся примером для всех тех, кто живет в больших городах и совершенно напрасно мешает жить и себе и другим. Потом...

- О, вы действительно колодец знаний, Жюль Верн! Как жаль, что я такое старое, дырявое ведро! И уж если я и в самом деле литературный секретарь, то мне нужно знать, что делает мой шеф. Скажите, правда ли, что вы собираетесь в Америку?

- Возможно и наверное, Барнаво, - не совсем уверенно проговорил Жюль Верн. - Мой брат Поль, моряк и веселый человек, приглашает меня вместе с ним посетить всемирную выставку; она открывается в Америке в будущем, шестьдесять седьмом году.

- Вас укачает океан, - недовольно буркнул Барнаво. - Оставались бы в Париже, здесь спокойнее. В Америке индейцы, они снимают скальпы, а иногда и головы.

- О, если бы в Америке были только индейцы! - мечтательно произнес Жюль Верн и, закрыв глаза, покачал головой. - К сожалению, в Америке скоро не будет индейцев.

- И негров, - добавил Барнаво,

- Негры останутся, как жертва, которую американцы приносят своей свободе, - отозвался Жюль Верн.