Живая душа

Охотники уже проснулись, но еще нежились в кроватях, переговаривались. Увидев мокрого с головы до ног Лешку, отец встревожился. Но Лешка успокоил его, сказав, что катался на лодке и нечаянно вывалился у причала, вылезая на сходни. Правда здесь была неуместной. Она только бы растревожила старших, и в другой раз отец не позволил бы Лешке вольничать.

Для себя же Лешка извлек важный урок: на охоте, рыбалке, да и просто в дикой природе надо быть предельно внимательным и осторожным. Только в домике, переодеваясь в сухое белье, он осознал, какой смертельной опасности подвергался: захлестни сеть руки посильнее – и не выпутаться из нее, и кричи не кричи – никто в такое время не услышит.

2

Уже лежа в постели, после того как отец с приятелем уехали стрелять уток на дальнее озеро, Лешка стал припоминать странное рогатое существо, замеченное в лесу, потом какое-то легкое, будто с чьей-то помощью, выскальзывание лодки из-под него, шевелящиеся мхи… Мало ли кто что говорит да пишет. Тут были факты, которые сам Лешка объяснить не мог, но которым он был единственный свидетель. Лешка стал думать о космосе, о иных мирах, о человеческом сознании, необъяснимых явлениях. Ему было четырнадцать лет, и многого он еще не знал, во многом сомневался, многое для него еще основывалось на домыслах и предположениях.

Тени от ближних деревьев закрыли территорию охотничьей базы. Стал отходить за леса мягкий дневной свет, когда Лешка начал дремать. Он находился в том состоянии между явью и сном, когда и реальное еще воспринимается почти доподлинно, и небытие начинает туманить сознание. Лешка слышал короткий лай егерских собак, звон ведра на его подворье, невнятный разговор, но уже что-то плыло на него из лесной чащи, из голубых просторов озера, и молодой женский голос вдруг четко произнес: «К вам можно погреться?» Лешка увидел – зримо или сознанием, этого не объяснить, – какое-то воздушное создание, облачко, похожее на женщину с распущенными волосами, без ясного лица, глаз, появившееся у входных дверей. Оно перемещалось, как табачный дым, двигалось к кровати. Сквозь него отчетливо проступали дверные косяки, доски, рисунки обоев на стене, и тут же невероятная тяжесть стала наваливаться на Лешку, вжимая его в постель. Воздушное создание в этот миг исчезло.

Задыхаясь, страшным усилием всех мышц Лешка сбросил эту странную тяжесть и вмиг пришел в себя. Так же взлаивали собаки, играя или не поделив чего-то, так же разговаривали невнятно на егерском подворье. В домике было сумеречно, но тихо, спокойно, пусто. И плотно закрытые двери отливали лакированной краской. Лешка покосился туда-сюда, чувствуя, как неровно, с холодком, бьется сердце, и привстал. В окно виднелось затуманенное вечерними сумерками озеро, за ним – темные, с сиреневым отливом леса, однотонное небо. Широкая ограда охотбазы уже погружалась в жидкие сумерки.

Лешка на цыпочках прошел к двери и резко распахнул ее. В застекленный проем веранды глянул хмурый спокойный лес. Еще далеко просматривалось пространство между деревьями. Оно было пустым и обычным. Взяв ружье, Лешка занес его в комнату и поставил у изголовья, предварительно зарядив. Слишком уж много, по его рассуждениям, было за день всяких совпадений. Он плотно прикрыл двери и снова забрался под одеяло. Сознание работало четко, в который раз представляя женщину в виде неясного облачка, и Лешка не мог вспомнить, объяснить себе: наяву он это видел или во сне.

Сомнение терзало его потому, что ясно, это точно, слышались еще звуки, долетавшие снаружи. Да и доски дверей сквозь это нечто виделись слишком отчетливо. А навалившаяся тяжесть? Лешка не находил ответа на все эти вопросы и засыпать сторожился, хотя сон подступал к нему неотвратимо.

Сколько прошло времени, неизвестно, когда Лешка проснулся от ощущения какой-то тревоги и тихо открыл глаза. Кровать отца пустовала – значит, охотники еще не вернулись или вообще решили заночевать там, в машине, чтобы не пропустить зорьку. В окно тек сильный лунный свет. Настолько сильный, что в комнате все было видно до мелочей, даже там, где лежали тени. На полу горело почти квадратное пятно от окна. Такое яркое, что казалось: наступи на него – и обожжешься.