– Знаешь, – он смотрит на худые лодыжки Марии, – однажды папа принес домой двести восемьдесят грамм шоколадных конфет, – он делает паузу. – Я хорошо помню, что было именно столько, потому что лично подвешивал их на крючок пружинных весов, – Гектор обращает внимание на картину над диваном, которую раньше не замечал: натюрморт с фруктами. – Угадай, как долго мы их ели?
– Не знаю, несколько часов?
– Три недели, – он напрягает веки и смотрит на Марию, а затем погружается в себя. – Мы съедали в день по одной конфете. Чтобы досталось всем, мама разрезала их, как буханки хлеба, на малюсенькие квадратики шоколада: каждому доставалось по два ломтика, и каждый из этих ломтиков был толщиной с заусенец. Но я их не ел. Мне хотелось накопить больше и съесть все разом, поэтому я прятал свою часть в холодильнике под лекарствами. Не смотри так. Да, мы хранили лекарства в холодильнике – не знаю почему. Но тех конфет я так и не попробовал. Мой старший брат проследил, куда я их прячу, нашел и съел. Конечно, мне было обидно, но я не стал ни ругаться, ни рассказывать родителям, ни мстить. Знаешь почему?
– Почему?
– Потому что не знал что потерял. Я пробовал какие-то сосалки, помадки, мармеладки, но шоколад – никогда, – Гектор сухо шмыгает носом. – Вот и родители не знали что теряют каждый день. Понимаешь о чем я? Они не жили, они пресмыкались. Это отражалось и на мне. Всякий раз, когда я по-детски на что-то жаловался, мать повторяла: «Это ерунда. Главное, чтобы на хлеб хватало». Я приходил со школы и говорил, что меня дразнят бомжом, потому что целый год ношу одну одежду – «Не обращай внимания. Главное, чтобы на хлеб хватало». Я говорил, что мне стыдно из-за того, что не могу ничего подарить девочке, которая мне нравится, – «И не нужно ничего дарить. Главное, чтобы на хлеб хватало». Я говорил, что у меня понос и тошнота из-за еды, которую в столовой дают бесплатно неимущим семьям, – «Ну сходи в туалет. Главное, чтобы на хлеб хватало». Она шила дома варежки для шахтеров и повторяла эту фразу как мантру, – он выдерживает паузу. – Древняя пещера… люди накрыты платками… в центре стоит памятник женщины со швейной машиной, а на табличке написано: «Главное, чтобы на хлеб хватало». И по каменным влажным стенам эта молитва эхом передается дальше и дальше: главное, чтобы на хлеб хватало, главное, чтобы на хлеб хватало, главное, чтобы…
– Чтобы на хлеб хватало, я поняла, Гектор.
– Сомневаюсь, что действительно поняла. В этой фразе прекрасно каждое слово. От «главное», которое определяет потолок твоих возможностей, до «хватало», которое выражает согласие с положением раба. Ты спросишь, а что же отец? Он был таким же, но по-другому. Я знаю, что он был умным, но военная служба лихо оседлала его ум, сделав мантрой не слово, а действие: когда руки заняты, вопросы не возникают. Готов поспорить, он даже не успел опомниться, как ему стукнуло шестьдесят. Вот он поступает в военное училище вместо инженерного, потому что военным больше платят, а вот уже теряет все накопления из-за внезапной девальвации рубля и продает за гроши какие-то радио-примочки, чтобы хватало на этот гребаный хлеб. Как бы я их не любил, они были бедняками – не по количеству денег, а по характеру.
– А брат?
– Мира? Стал слесарем и алкоголиком, что-то вроде того. Я не общался с ним с тех пор, как ушел из дома. Понятия не имею, что с ним сейчас, и не хочу знать. Этот мудак постоянно у меня подворовывал. Я боялся, что буду жить как все они, поэтому решил, что буду убивать первым. Сначала я только воображал себя киллером, а потом стал им, – он садится рядом с Марией, прислонившись к ней больной стороной. – Я знал, что не смогу изменить мир; мне просто хотелось защитить себя. В отличие от этих лживых ублюдков, которые используют страну как кошелек, я работаю честно, – Гектор поглаживает ее маленькие коленки, – и жертвую половину доходов детям на пряники и взрослым на чай.
– Что делаешь с другой половиной?
– Покупаю тебе цветы, – щеки Гектора складываются гармошкой.
– Я не знаю, что хуже, Гектор. То, что ты мне врал, или то, что ты оправдываешь свои действия.
– Значит, я уже не больной?
– Не знаю, – Мария смотрит ему в глаза. – Кого и за что ты убиваешь?
– В основном, политиков и крупных бизнесменов, которые накосячили.
– А вчера?
– По этикету, киллеры не обсуждают с клиентом причину заказа.
– Но ты догадываешься?
– Само собой. Богатенький мужик проводил финансовые махинации, из-за которых страдал бизнес другого богатенького мужика. Вот и все.
– Это он тебя ранил?
– Нет, с ним был экипаж из шести человек. Заказ был срочный, не было времени как следует подготовиться. Пришлось действовать грубо.
Мария молчит, затем лениво встает и идет к шкафу с блестящей гарнитурой.
– Мне нужно пройтись.
– Надеюсь, не до полицейского участка?
– А то что? Убьешь?
– Детка, ты самое ценное, что есть в моей жизни. Но если ты сдашь меня, то я не смогу сделать предложение.
– Какое еще предложение?
– Предложение всей моей жизни.
– Что, прости?