Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

Однако мать все-таки не могла не проникнуться состраданием. Как могла она не понять эмоционального разочарования и глубокой обиды дочери? Но нужно было сказать, что в этой жизни самое важное — это все же повседневные, банальные человеческие потребности. Про себя она сокрушалась, что в золотые годы «Бочэн вэньсюэ» печатали тиражом почти шестьдесят тысяч, а сейчас при хорошем раскладе даже пятисот экземпляров не набирается. В свое время старый главред ездил в деревню собирать народные песни и сказания и вернулся с одной историей. В дверь одного молодого писателя, который недавно женился, как-то раз в полдень начал кто-то с грохотом стучать, громко выкрикивая его имя: «Чжан Пэнцзюй! Чжан Пэнцзюй!» Он ревел так, что даже стекла тряслись. Вся улица перепугалась, люди один за другим выбегали посмотреть, в чем дело, и стояли на солнцепеке. Несколько молодых людей, скалясь от уха до уха, сказали: «Человек с молодой женой ласкается, чего ты разорался?» Человек у двери помахал зажатым в руке журналом, потея лицом и головой, сбивчиво отдуваясь от волнения, в конце концов досказал фразу целиком так, что стало понятно: «Чжан Пэнцзюй, твоя повесть вышла в „Бочэн вэньсюэ“!» Не успели его слова коснуться земли, как из дома послышался топот ног по содрогающемуся полу. Задребезжал засов, распахнулась дверь, и Чжан Пэнцзюй вылетел на улицу. Он был совершенно гол, только вокруг талии была повязана накидка от подушки, схватил выставленный ему под нос журнал и лихорадочно пролистал до нужной страницы. Головы всех присутствующих склонились над страницей, чтобы вместе с ним облизать взглядом три слога: «Чжан Пэнцзюй». Рот Чжан Пэнцзюя распахнулся, и оттуда полилось безостановочное «Едрить, едрить…», он хлопнул себя по ляжке и уселся на корточки, а затем тут же возбужденно вскочил. В результате накидка на поясе развязалась и упала. Все присутствующие сподобились узреть чжанпэнцзюев торчащий стручок, застывший, как пест, и задорно оттопыренный. С тех пор Чжан Пэнцзюя никто не называл по имени, все стали называть его «Чжан Едрить». Они сделали вид, что история их насмешила, но внутри каждая испытала настоящее удовлетворение. С этой историей старый главред обошел большие и малые сообщества писателей, и это был самый отрадный и живой монолог в ту эпоху расцвета литературы. Однако сейчас люди стали жить в спешке, и в этом иллюзорном мире небытия никто больше не ищет веселья. Славные годы литературы превратились в кучу ветоши, а залежавшиеся экземпляры «Бочэн вэньсюэ» продавали мусорщику по четыре цзяо[86]

за цзинь, чтобы хоть немного окупить себестоимость. Позже кто-то из редакции снова отправился собирать народные песни и нашел дом Чжан Пэнцзюя. На столе у него по-прежнему лежали писчая бумага и ручка, но уже не для литературного творчества. Будучи председателем канцелярии при уездном партийном комитете, он целые дни проводил на собраниях, где торопливо записывал выступления руководства и итоги работы.

Когда Ван Чэнь откровенно рассказал матери Лу Сяобин, что когда она выйдет из больницы и Лу Сяобин отвезет ее обратно в Бочэн, они получат свидетельство о браке, а его родители приготовились купить для него в Пекине квартиру, она немного разволновалась, и теперь ей не терпелось выписаться пораньше.

16

Ван Чэнь начал присматривать новое жилье. В начале своих поисков он был охвачен волнением, воображая будущую жизнь, и мотался по всему Пекину, словно на колесах огня и ветра[87]. Каждый раз, осмотрев место, он возвращался и описывал его Лу Сяобин. Он приносил пестрые рекламные проспекты строящихся домов и раскладывал их по столу, словно карты в покере, и каждый день неустанно изучал. От возбуждения у него на носу повисали капельки пота, никогда раньше он так не увлекался никаким делом (кроме секса). Однако если бы он оторвал взгляд от рекламных проспектов, то мог бы заметить, что Лу Сяобин смотрит на него отсутствующим взглядом. Этот взгляд был длиннее того пути, что они прошли с момента первой влюбленности.