Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

Вечером, лежа в постели, Лу Сяобин ощутила, что Ван Чэнь охвачен желанием. Она растерялась и не знала, что делать. Все ее тело окоченело с головы до пят, и душа одеревенела вслед за телом. Язык Ван Чэня подналег, и лишь тогда смог разжать ее стиснутые зубы. Настроение у Ван Чэня было замечательным, было на пике, он собирался каждый день жить славной жизнью. Болезнь матери Лу Сяобин, ее пребывание в больнице, операция — все предоставило Ван Чэню шанс полностью раскрыть свои личные качества. Он расчистил все пути сверху донизу, хлопотал то там, то сям, давал взятки на каждом углу. Если бы этим пришлось заниматься Лу Сяобин, она бы и двери не нащупала. Он же не только нащупал, он разведал точнехонько, так что в дверь теперь можно было совершенно беспрепятственно пройти, и тем самым приобрел авторитет в глазах Лу Сяобин. А авторитет штука такая, складывается по капле, сливается в крошечные ручейки и малые реки, а затем вливается в безбрежный океан. Никто не может не подчиниться океану, никто не может не покориться перед авторитетом. Лу Сяобин много раз говорила ему «спасибо». Это «спасибо» было ее покорностью. И когда он занимался сексом, этот авторитет укрепил его поясницу, и он стал налегать на Лу Сяобин втрое сильнее. Они были близки впервые с момента возращения из Гуйлиня. Неподатливость Лу Сяобин была всего лишь ее попыткой набить себе цену, так он считал. Вступив в близость, с прежними раздорами между ними будет покончено. И поэтому Ван Чэнь налегал вперед, вперед, вперед. Но в этот раз его вперед, вперед, вперед не было однообразным продвижением вглубь, оно стало стратегически подготовленной и тактически взвешенной военной операцией. После дрессировки Су Цзе той ночью его сексуальная искушенность стремительно возросла. Поэтому нынешней ночью он преподнес ей не только физическую силу, он приправил ее изобретательной техникой. Взаимно дополняя друг друга, хороший секс способствовал укреплению авторитета.

В глубине души Лу Сяобин не соглашалась, но физиологически была возбуждена так, что не могла сдержаться. Тело содрогалось в оргазме, а душа ослабела от боли. Как только Ван Чэнь скатился с нее, она отвернулась и зарылась лицом в подушку. Лу Сяобин понимала прошлую себя, а в этот момент казалась себе чужой, и это пугало ее, она не знала, кого теперь слушаться. Она свирепо вонзала ногти в свое бедро, мысленно браня себя: «Как ты могла так низко пасть?»

Мысль о расставании, словно ковш из тыквы-горлянки, время от времени всплывала и манила ее. Глядя на этот ковш, она протягивала руку и даже хватала его. Но дьявольский голос в сердце пугал ее: «Брось!» — «Почему?» — взволнованно и громко спросила Лу Сяобин.

По прибытии в Бочэн Лу Сяобин вышла из поезда, поддерживая мать. Мужчина обещал встретить их на вокзале, но она не увидела его. Поддерживая слабенькую мать, да еще с кучей багажа в руках, она вся вспотела от волнения. Стоило ей пройти пару шагов, как кто-то вцепился в рюкзак у нее за спиной. Лу Сяобин испугалась, решив, что ее грабят. Обернувшись, она увидела, что ее держала мать. Мать не издала ни звука, только жестом велела ей передать багаж стоящему в стороне человеку. Глянув еще раз, она увидела, что это мужчина, на нем были широкополая шляпа от солнца и солнцезащитные очки — неудивительно, что она не узнала его в толпе.

Мужчина забрал у Лу Сяобин багаж и быстро обогнал мать и дочь, чтобы вызвать такси. Все трое уселись вместе. За двести метров до дома Лу Сяобин мужчина остановил машину. Обернувшись к ним, он велел:

— Вы езжайте, а я схожу фруктов куплю.

Приехав домой, Лу Сяобин хотела запереть дверь, но мать велела оставить ее приоткрытой. Спустя какое-то время появился мужчина. С тихим щелчком закрылся замок. Лу Сяобин обратила внимание, что фруктов он не принес. Она как раз собралась было спросить, а мужчина снял шляпу, сменил солнцезащитные очки на обычные, словно шпион, который вернул себе настоящую личность, и Лу Сяобин внезапно ощутила укол тончайшей длиннющей иглы, причинивший тоскливую, беззвучную боль.

Лу Сяобин больше не могла покинуть мать. Она долго размышляла над этим вопросом, и в этот миг окончательно приняла решение забрать ее в Пекин. Этот чертов город Бочэн и для нее, и для матери означал прошлую жизнь, о которой страшно вспоминать. Она хотела, чтобы мать дышала воздухом без угля, поселилась в маленьком жилом комплексе с газонами, беседкой и мощеными гладким булыжником дорожками, ранним утром ходила на занятия по тайцзицюань или танцевала янгэ[88] и, если возможно, нашла бы себе мужа, непременно интеллигентного, культурного, воспитанного пекинского старичка.

От таких слов глаза матери засветились от бескрайней радости. Возможно, все это время она ждала этого дня. Остаться с дочерью стало бы для нее самым желанным окончанием этой безысходной жизни. Однако она волновалась, сможет ли дождаться того дня. Она внимательно глядела на дочь, словно в последний раз.