Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

Сотни и тысячи раз обдумывала она ту черную, хоть глаз выколи, ночь. Каждый раз она казалась пустой и безжизненной, словно целую жизнь назад. Почему-то подумала и о родителях Ван Чэня. Определенная интуиция вселила в нее надежду, что его мать смогла завести себе любовника. Это необходимый суррогат любви для женщины в безнадежном браке. Пусть бы у нее и правда завязывались отношения, это можно было бы понять и простить, потому что подоплекой всему было чувство. В таком случае, почему же она не могла понять собственную мать? Пусть даже потом она принять ее положение, вошла-то она в него с позиции, что мать принесла собственное тело в жертву, чтобы она, Лу Сяобин, могла мчаться к светлому будущему. В конце концов она пришла к выводу, что отношения матери с мужчиной были ради чистой выгоды, случись такие вне брака, это была бы самая-самая непозорная сделка. Но жизнь ударила ее палкой по голове. Удар выбил ее из колеи, даже дыхание съежилось, стало медленным и осторожным, словно паутинка в воздухе.

У матери Ван Чэня был секс, но не было любви, у матери Лу Сяобин была любовь, но не было секса, в любом случае это трагедия, достойная сожаления, угнетающая и сводящая с ума. Сравнивая их, Лу Сяобин мысленно склонялась на сторону собственной матери, ей казалось, что события в жизни матери все-таки трагичнее. Именно поэтому в матери Лу Сяобин появилась величественная, торжественная печаль, в отличие от матери Ван Чэня, демонстрирующей безысходную, презрительную небрежность. Наверное, ее мать питала к мужчине настоящее чувство, иначе как бы она смогла упрямо и без сожалений вести такую жизнь на пределе сил? Лу Сяобин, познавшая любовь на собственном опыте, в этот момент вновь озаботилась материнским внутренним миром, и в ней естественно родилось почтение к матери. Ей даже стало горько и обидно за то, что так сложилась ее жизнь.

Но не будь мужчина болен, живи он с ней на самом деле, раскаивалась бы она от всего сердца так, как сейчас? Чем дольше Лу Сяобин думала об этом, тем больше ее только что укрепившаяся в решимости душа теряла уверенность, подобно тополю под весенним ветром, с которого беспорядочно облетает пух. Жизнь слишком сложная, она совершенно выходила за пределы нынешнего опыта Лу Сяобин. Ей очень хотелось отделить зерна от плевел в этом крошечном побеге, который сейчас выпустила жизнь, но она не знала, с чего начать. В ее голове царил хаос из обрывков нитей, переплетенных между собой, подними их — и окажешься с целой пригоршней спутанных ниток вместо клубка.

Матери разрешили осторожно спускаться с кровати и ходить. Лу Сяобин часто сопровождала ее на прогулках в садике. Чувства между матерью и дочерью, когда-то замороженные, оттаяли и вылились в постепенно ставшие задушевными разговоры.

Мать сказала дочери много слов, исходящих из самого сердца, некоторые из них, казалось, были ее выводами для себя самой. Она сказала, что, доведись ей жить еще раз, она вряд ли стала бы держаться за это чувство. Проекция любви в конце концов не могла заменить реальной жизненной опоры. На самом деле она думала: к счастью, у нее уже появилась дочь, и ее чувства смогли выплеснуться на ребенка. Говоря откровенно, Лу Сяобин стала ее эмоциональной опорой. А что до мужчины, то с ним она оставалась во многом из стремления загладить свою вину перед ним.

Что же касается Ван Чэня, у матери не было никаких возражений. Лу Сяобин это показалось неправильным. Хоть говорить об этом было и неловко, она рассказала матери о том злопамятном происшествии. Ей казалось, что мнение матери самое беспристрастное и самое важное. В этот момент мать была для нее главной опорой.

— Забудь, — вздохнула мать, — это ведь не какая-то принципиальная проблема. — И выдала дочери предостережение, выведенное из двадцати лет собственной полной лишений жизни: — Чувства в конце концов не могут не уступить места быту.