Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

Ван Чэнь был зол и вместе с тем удивлен.

— Что ты тут манипулируешь? — по наитию спросил он. — Мы же с тобой вот-вот станем мужем и женой!

— Именно потому, что мы вот-вот поженимся, я и хотела оставить себе последнюю капельку личного пространства.

«Личное пространство»? Ван Чэнь нахмурился, но не мог понять, какое отношение личное пространство имеет к сексу. Он испустил язвительный смешок и предельно саркастично спросил:

— Ты же в постель со мной не в первый раз ложишься, что ты из себя строишь?

От этих слов в груди Лу Сяобин стремительно поднялась волна гнева. Она отбросила закрывавшие глаза волосы, и тем не менее в одно мгновение смогла усмирить в себе гнев. Она сохраняла хладнокровие, хоть и не без усилий, но упорно, и хладнокровие постепенно стало самым настоящим. Искоса глядя на Ван Чэня, она искренне пожалела его, настолько, что сочувствие стало для нее точкой опоры. Прямо как у шахтеров, у которых развивается пневмокониоз[91]

и легкие покрываются такими же черными, как уголь, пятнами, мещанская натура уже въелась в самые его кости.

— Будем считать, что да, строю, но только на один этот вечер.

Склонив голову набок, она стояла там, презрительная, рассматривая Ван Чэня в узкую щелочку между прищуренными веками. Точно так же, как вела себя в школе.

Ван Чэнь больше всего ненавидел, когда она напускала себя этот отвратительно высоконравственный видок.

— Ты себя за Младшую госпожу Дракон[92] держишь, да?

Лу Сяобин слабо улыбнулась, словно одобряла, одобряла все, сказанное им, и особенно эту фразу, попавшую в самую точку.

— К сожалению, ты не Ян Го[93]

, нет чтобы восхититься, — ответила она с улыбкой. — Улыбка держалась на ее лице все время, пока она говорила еще более непринужденным тоном: — С завтрашнего дня ты сможешь спать со мной каждый день, в любое время, когда захочешь, столько раз, сколько захочешь, мы станем мужем и женой, у тебя будет право, у меня будет долг. Так к чему тебе волноваться об одном вечере?

Произнося это, Лу Сяобин прищурилась и бросила на Ван Чэня многозначительный, но непонятный взгляд. Он был совершенно другим, нежели ее обычный, прямой и чистый, и, появись он при других обстоятельствах, легко ввел бы в заблуждение и повлек за собой шальные мысли.

Взгляд поверг Ван Чэня в замешательство. Перед его внутренним взором мелькали прекрасные актрисы из Двора культуры, такого рода взгляды были именно их искусством, прошедшим тысячекратную ковку и стократную закалку. Искусство, которое в исполнении Лу Сяобин сохранило форму, но изменило содержание. То, что он увидел в ее взгляде, было совершенно не об этом, а то, что он услышал из ее уст, было совершенно непонятно. Ни к одному слову нельзя было придраться, каждое слово имело смысл, каждое слово отвечало его истинным желаниям, которые могла знать разве что аскарида в его животе. Но тогда почему от этих слов было так тошно? Ван Чэнь больше не мог ничего сказать, он почти забыл, с чего началась ссора, более того, ему показалось, что если он продолжит скандалить, это будет грубо и бесцеремонно, а он будет выглядеть хамом и дикарем.

Когда Ван Чэнь смотрел на Лу Сяобин, Лу Сяобин тоже смотрела на него. В уме она высчитывала, как долго ей придется видеть это лицо. Она внесла корректировки в мировоззрение матери: чувство может только временно уступить место быту. Ее нынешние мечты были просты и реальны: как можно быстрее выстрадать принадлежащее ей одной светлое будущее, счастливую жизнь. Она сама активно изменялась, и жизнь за ночь изменилась так, что в ней появились перспективы. Она сходила в несколько картинных галерей и взяла несколько заказов. У нее больше не было возможности растрачивать время. У нее появился хитрый замысел: как можно скорее превзойти всех остальных. В этом процессе Ван Чэнь при любом раскладе был гарантом стабильности их с матерью жизни. Если прежняя Лу Сяобин боролась из последних сил и вступала в конфликты, то в этот самый момент, столкнувшись с пошлыми жизненными ценностями Ван Чэня, которые она полностью признала, как будто ради этих банальностей в постели ее внутренний стыд мгновенно рассеялся, как дым, его вытеснило удовольствие от мести. Ван Чэнь заслужил такое обращение. У нее же, напротив, появилось чувство победительницы, она пришла к выводу, что именно Ван Чэнь здесь законченный неудачник. Лишь эмоциональные победы и поражения наносят самые тяжелые увечья, они самые жизненно важные. Почему бы и не отдать тебе тело, лишенное души?

Жизнь так похожа на перегруженную красками сюрреалистическую картину, цвета и штрихи в ней трудноразличимы, она причудливо раскрывает тайны сущего, фактура картины предельно иррациональна и ненормальна; такие картины часто оставляют аудиторию в недоумении или заставляют забыть, где они находятся. Лу Сяобин пребывала в таком же состоянии: в какой-то момент она усомнилась в реальности мира, ей показалось, что она постепенно перестает быть самой собой. Внутри ее тела раздавался скрытый грохот разрушения, треск расходящихся трещин. Из кокона выходила новая Лу Сяобин.