Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

— Ты, Сяо Ли, только вступил в рабочую группу, а уже мечтаешь поймать Лань Юэцзяо. Это куда как непросто. Мы уже три года в группе, и каждый год нас посылают за ней. Как ей это удается, не знаю, но на сегодня Лань Юэцзяо у нас — самая большая головная боль. Староста деревни говорит: приведете ее, зачтется как три стерилизации.

— Неужто она такая крутая? — удивился я. — У нее что, какие-то нечеловеческие способности, раз ее три года не найти?

— А ты смог бы, если она с ребенком на руках босиком в горы убегает? — спросил Лао Чжан.

Я представил себе длинноволосую, невероятно крепко сбитую женщину, которая, всхлипывая на бегу, мчится с ребенком на руках. Она обнажена до пояса, нижняя часть тела прикрыта листьями. «Кто его знает, — мелькнула мысль, — если я появлюсь перед ней, не отгрызет ли она мне руку, как стебель сахарного тростника?» Сказать на это, естественно, было нечего, я тихо стоял в сторонке и слушал рассказы о ней.

Кроме Лао Чжана в рабочей группе состояли еще Лао Лю и Лао Лань. Они уже который год подряд не могли найти Лань Юэцзяо, и в конечном счете, как только что сказал Лао Чжан, даже не представляя, как она выглядит, терпели доставляемые ею неприятности.

Как только речь зашла об этом, Лао Чжан с Лао Ланем захихикали, прикрыв рот ладошками и поглядывая на Лао Лю.

У того, похоже, была какая-то тайна, о которой неудобно говорить, но ему ничего не оставалось, как только, покачивая головой, посмеиваться им в лад.

— Сними шапку, Лао Лю, пусть Сяо Ли на твою голову посмотрит, — перестав «покашливать», велел ему Лао Чжан.

Дело было осенью, до того времени, когда пора что-то надеть на голову, еще далеко, но Лао Лю красовался в армейской шапке. Я с недоумением заметил это сразу, как вошел, подумал — болеет. А оказывается, с шапкой у него какая-то история связана, и еще наверняка Лань Юэцзяо замешана. И я стал ждать, когда он снимет шапку. Очень хотелось узнать, какое все же отношение имеет к Лань Юэцзяо его голова.

Шапку Лао Лю, конечно, не снял, лишь стеснительно посмеивался. При чем здесь его голова, я узнал лишь потом.

Он вел Лань Юэцзяо в деревню и уже прошел половину пути, когда она затеяла разговор. Уже стемнело, и чтобы она не убежала по дороге, ее опоясали веревкой и конец веревки вручили Лао Лю. Группа отправилась за другими, подлежащими стерилизации, а Лао Лю велели доставить Лань Юэцзяо. И вот какой разговор между ними завязался.

— Мы с тобой, почтенный брат, идем один впереди, другой сзади, ну ни дать ни взять муж с женой вечером на базар поспешают, — заговорила Лань Юэцзяо.

— Красиво говоришь, — откликнулся Лао Лю, чтобы заткнуть ей рот, — но что бы ты ни сказала, я скотину веду, корову.

— Отпусти меня, брат, — взмолилась она. — Гарантирую, рожать больше не буду.

— Будешь ты потом рожать или не будешь, мне дела нет, знай шагай за мной, и порядок. И отпустить не проси, это ж какой промах с моей стороны будет! За такое в лучшем случае отстранят от должности, если и оставят на работе.

— А ты скажи, мол, сама сбежала, ты здесь ни при чем, — снова подала голос Лань Юэцзяо.

— Ни при чем, говоришь? Мне эту веревку и вручили, чтобы был при чем. Ты — женщина, я — мужчина, сбежишь, наверняка подумают, что я какой-то прок с тебя поимел.

Лань Юэцзяо быстро смекнула, что к чему:

— А ты, почтенный брат, не желаешь ли поиметь какого проку?

Говорила она невыразимо нежно, уж не как женщина, идущая на стерилизацию. В результате какой-то муравьишка зашевелился таки в сердце Лао Лю, но тот его быстро прихлопнул:

— У меня жена — учительница!

Так Лао Лю этого муравьишку женой-учительницей и прихлопнул. Всякий раз, когда его сознание что-то смущало, он подбадривал себя мыслью о супруге: ведь в глухой деревне иметь жену-учительницу — счастье и гордость! «Куда там Лань Юэцзяо до моей жены, — думал он. — Да что она такое — рожает каждый год, уже больше трех настрогала, тело давно уже свежесть потеряло. Небось задумала в этой темнотище набить себе цену, чтобы добиться своего и сбежать, но с Лао Лю такой номер не пройдет». И он потуже натянул веревку.

— А мой говорит, что я очень даже хороша, — вновь замурлыкала Лань Юэцзяо.

Лао Лю не понял, что она хочет сказать, он ее и не разглядел толком:

— Это в каком месте ты хороша? Да и хороша, не хороша, мне-то что за дело?!

— Глянь на мое лицо и узнаешь, — предложила Лань Юэцзяо. — Фонарик небось есть, посвети, враз поймешь!

Лао Лю разобрало любопытство, и он чуть было не включил фонарик. Неужто весь ее секрет на лице? Она что, и впрямь красива, как небесная фея? Но он быстро отмел эту мысль: какая там красота после рождения четверых детей? К тому же по инструкции использовать фонарик запрещалось: их могли обнаружить родственники субъекта, превысившего ограничение рождаемости, и отбить ее.

— То, что ты, Лань Юэцзяо, первая красотка Поднебесной, нет, спустившаяся в этот мир небесная фея, я признаю. И все на этом, никчемные свои речи брось. Шагай себе и шагай, не случится ничего неожиданного, и славно. — И Лао Лю дернул за веревку, как приструнивают непослушную корову.

Лань Юэцзяо приумолкла.