Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

Поев разваренной лапши, мы с братьями снова пошли к реке, отец остался дома. С берега мы сразу увидели мать. Она раскладывала одежду и одеяла на омытых дождем и нагревшихся на солнце голышах, — видно, крыша хижины протекла. Нас пронзила жалость: как же мать пережила вчерашнюю ночь?

Я не выдержала и крикнула:

— Мама!

А река все ревела, мутные волны неслись прочь, и какого сора в них только не было! По такой взбесившейся воде еще пару дней нельзя переправляться на плоту.

— Сяояо… — Мать обернулась, посмотрела на нас, шум реки донес ее слабый голос. Я знала, что мать тоже не спала эту ночь, и едва не расплакалась, услышав ее. Братья радостно потирали руки и смеялись, как дураки.

На третий день после грозы река наконец отступила, и затопленные грядки показались из-под воды. Повсюду была речная грязь, овощи сгнили. Но деревенские давно к такому привыкли и почти не расстраивались.

Братья снова были заняты на поле; говорили, что буря погубила много посевов. Через три дня после грозы, вечером, мать забралась на плот и, осторожно ведя его по реке, приплыла за мной. Едва забравшись на плот, я взмолилась:

— Мам, возвращайся домой!

Она правила плот и долго ничего не отвечала.

— Утки все целы, ни одна не погибла, — наконец с облегчением сказала мать. Она явно избегала говорить о возвращении домой.

— Я тебя домой зову, ты что, до смерти здесь будешь жить? — Я все никак не отставала.

Мы спрыгнули с плота на мягкий песчаный берег Бамбукового острова. Мать привязала плот к колышку и ответила:

— Продам уток, а там видно будет.

Я с болью смотрела на нее. Слышать уже не могла об этих утках, но решила потерпеть еще немного.

После того разговора я едва ли не каждый день бывала у матери на острове, она все пропалывала сорняки на грядках. Овощей почти не осталось, и непохоже было, что мать собирается разбить и засеять новую грядку. Я радовалась: если она не будет ничего сажать, значит, скоро вернется домой. Надо только запастись терпением и подождать еще немного. Вот наберут болтливые утки еще полцзиня — цзинь веса, тогда мать их всех скопом продаст, и наша семья заживет по-старому.

— Мам, — позвала я.

— М-м? — Мать, не поднимая головы, пропалывала грядку.

Мне очень хотелось спросить, зачем она ушла из дома и поселилась на острове, но почему-то казалось, что ответа я не получу.

— Что ты купишь, когда продашь уток?

— Ничего не куплю. Раз вырастила, надо продать.

— Если тебе что-то нужно, скажи папе, он тебе не откажет…

— У меня все есть. — Мать вдруг оторвалась от прополки и улыбнулась мне. — А ты что-нибудь хочешь? Скажи, я куплю.

— У меня все есть. — Я тоже улыбнулась.

— Правда?

— Правда!

На самом деле я не посмела бы тратить деньги, которые мать выручит за уток.

Мы замолчали; склонив голову, мать пропалывала грядку, потом обила сорняки от земли и бросила в загон. Ну и жирные выросли утки!

Через два базарных дня мать собралась продавать птицу. Отец снова велел братьям пригнать пикапы к берегу и ждать там. Деревенские опять подняли нас на смех, но в этот раз нам было все равно. К тому же теперь мать продавала целую стаю резвых уток, тут мороки куда больше, чем с овощами, ей могла понадобиться наша помощь. Но мать оказалась не так проста: она вовсе не собиралась везти птиц на рынок, вместо этого разыскала пару ресторанчиков, где подавали жареную утку, связалась с их владельцами и пообещала дать хорошую цену, если они сами приедут на берег и заберут товар. Мы с братьями только подсобили немного, пока покупатели грузили клетки с птицей в машины, а толком не помогли. За уток мать выручила почти пять тысяч юаней, она стояла с пачкой денег в руках, и я видела в ее глазах слезы. Мы с братьями очень удивились: нам казалось, что мать вовсе не из тех людей, что любят деньги. Потом она дала каждому из нас по сотне, братья долго отказывались их принять. Но мать улыбалась, просила: «Мама вам деньги никогда не дарила, возьмите». Держать эти купюры было так странно, мы будто снова вернулись в детство. Еще мать попросила меня передать тетушке Юй те триста юаней, что брала в долг.

Покончив с утками, она снова забралась на плот и отправилась на Бамбуковый остров. Мы с братьями бессильно смотрели на этот ветхий плот, а он отплывал все дальше и дальше.

— Мама, ты же обещала, что продашь уток и вернешься домой! — обиженно крикнула я вслед.

— Возвращайтесь пока без меня.

Мы постояли немного на берегу. Старший брат догадался:

— Наверное, маме нужно собрать вещи. Завтра утром придем ее встретить.

Мы вернулись домой, и отец велел нам приниматься за уборку, начисто вымести и вымыть все и в доме, и во дворе, а братьям сказал позвонить невесткам, чтоб возвращались домой вместе с детьми.

На другой день спозаранку всей семьей мы торжественно пришли к реке, но оказалось, что бамбуковый плот уже стоит у нашего берега. Ясно было, что мать ушла с острова, вот только мы не видели, чтобы она вернулась домой. Братья с отцом торопливо столкнули плот в воду, я тоже запрыгнула, и он едва не перевернулся.