Жизнь двенадцати цезарей

Клянусь, я дрожу, когда слышу или читаю, что ты ослабел от постоянных трудов! Умоляю тебя, береги себя! Если мы услышим о твоей болезни, умрем и я, и твоя мать, а римский народ должен будет дрожать за существование своего государства. Меня не интересует, здоров я или нет, если болен ты. Молю богов, чтобы они сохранили тебя нам и дали тебе здоровье теперь и всегда, если только не разгневались на народ римский»…

О кончине Августа Тиберий объявил тогда лишь, когда погиб молодой Агриппа. Его убил приставленный к нему в качестве караульного военный трибун, после того как прочел записку, возлагавшую на него это поручение. Быть может, эту записку дал умирающий Август, с целью не доставлять повода к волнениям после своей смерти, но, быть может, эту записку продиктовала от имени Августа Ливия, с ведома или же без ведома Тиберия. Когда трибун объявил, что исполнил данное ему приказание, Тиберий отвечал, что не приказывал ничего подобного и что виновный должен будет оправдываться перед сенатом. Разумеется, он хотел на это время избежать ненависти: вскоре это дело замяли.

Принужденный воспользоваться, как трибун, своим правом, он созвал сенат на заседание и, начав свою речь, неожиданно зарыдал, якобы от сильного горя. Сказав затем, что желает лишиться не только голоса, но и жизни, он поручил дочитать речь своему сыну, Друзу. После этого было предъявлено и прочтено вольноотпущенником завещание Августа, причем из числа свидетелей были допущены к его осмотру лица исключительно сенаторского сословия. Остальным свидетелям оно было показано вне курии. Начало завещания было таково: «Так как жестокая судьба отняла у меня моих сыновей, Гая и Луция, я делаю своим наследником в половине и одной шестой части — Тиберия Цезаря…» Это только усилило подозрение лиц, думавших, что Август назначил Тиберия своим наследником скорей по необходимости, чем по доброй воле, раз он не удержался от подобного вступления.

Хотя Тиберий тотчас, без колебаний взял в свои руки верховную власть и применил ее на деле, окружив себя стражей из солдат, — в чем именно выражалась сила и наглядное представление о верховной власти, — он тем не менее долго отказывался от нее, разыгрывая из себя бесстыднейшего комедианта. Он то бранил своих друзей за их советы, говоря, что они не знают, какой страшный зверь эта власть, то своими двусмысленными ответами и хитрой нерешительностью сбивал с толку сенат, который умолял его, стоя пред ним на коленях, пока у некоторых сенаторов не лопнуло терпение и пока один из них, среди шума, не крикнул: «Пусть он или царствует, или откажется от власти!» Другой бросил в лицо ему упрек, что прочие долго не исполняют своего обещания, он же долго не обещает того, что исполняет. Наконец, как бы насильно, Тиберий принял верховную власть, — жалуясь, что на него налагают позорные и тяжелые цепи рабства, — но с условием, что рано или поздно может отказаться от нее, на что он надеется. Его подлинные слова: «Я в таких летах, когда вы можете счесть справедливым дать мне покой, во внимание к моей старости»[217].

Причиной его колебания был страх перед опасностями, грозившими ему со всех сторон. Ему, по его словам, нередко приходилось «держать волка за уши»[218]: раб Агриппы, Клемент[219]

, собрал значительные силы, с целью отомстить за своего господина, Луций Скрибоний Либон, принадлежавший к хорошей фамилии, втайне готовился к восстанию, в Иллирии и Германии, в двух местах, вспыхнул солдатский бунт. Оба войска предъявляли целый ряд необыкновенных требований и, прежде всего, желали, чтобы их жалованье сравняли с жалованьем преторианцев, а войска, стоявшие в Германии, даже отказывались признавать императором человека, выбранного не ими, и употребляли все силы, чтобы склонить командовавшего тогда ими Германика овладеть престолом, хотя он упорно отвечал отказом. Последнее обстоятельство особенно пугало Тиберия, и он просил сенат дать ему управление частью государства, по своему усмотрению, так как, по его словам, управлять всем одному, без товарища или без нескольких помощников, невозможно. Он даже притворился больным, чтобы Германик мог спокойнее дождаться скорой перемены на престоле или, в крайнем случае, участия в правлении.

Прекратив бунт солдат, Тиберий коварно захватил в свои руки и Клемента. Что касается Либона, император, не желая прибегать с первых дней своего управления к суровым мерам, лишь через год привлек его к суду сената, а до этого старался только осторожнее вести себя с ним. Когда, например, Либон вместе со жрецами приносил жертву, Тиберий постарался подложить ему вместо длинного ножа — свинцовый, а когда тот просил у него частной аудиенции, Тиберий согласился, с условием, чтобы при этом присутствовал его сын, Друз, а расхаживая с ним, во время разговора не переставал держать его за правую руку, как бы опираясь на него.