Жизнь двенадцати цезарей

Но, успокоившись, он вел себя сначала чрезвычайно просто, почти как частное лицо. Из целого ряда больших почестей он принял только немногие и не представлявшие ничего особенного. День своего рождения, который совпал с днем Плебейских игр, он едва позволил почтить лишней колесницей в две лошади. Он запретил строить в свою честь храмы, назначать ему фламинов и жрецов, а также ставить ему без его позволения статуи и бюсты. Он позволил это с одним условием — чтобы их ставили не среди статуй богов, а между храмовыми украшениями. Он запретил клясться своими делами и не согласился на переименование сентября месяца на Тиберий, октября — на Ливий. Он не принял титула «император» и прозвища «Отец отечества», как не позволил повесить «гражданскую» корону над входом во дворец. Даже имя Августа, хотя оно перешло к нему по наследству, он употреблял исключительно в письмах царям и владетельным особам.

Консулом он был только три раза, первый раз — несколько дней, второй — три месяца, а третий — исполнял свои обязанности заочно, до пятнадцатого мая.

Он чувствовал такое отвращение к раболепству, что не позволял подходить к своим носилкам ни одному сенатору, все равно, по делам ли службы или по частным. Один бывший консул, умоляя его о прощении, хотел упасть к его ногам; но Тиберий так быстро отскочил от него, что упал на спину. Даже если ему начинали льстить в обыденном разговоре или в речи, он решительно прерывал говорившего и, сделав ему замечание, тотчас просил взять его слова назад. Кто-то назвал его «господином»; но он запретил ему употреблять на будущее время столь оскорбительное для него имя. Другой назвал его обязанности «священными», третий заявил, что пришел в сенат по его «приказу»; но Тиберий заставил обоих их употребить другие выражения, — слово «приказ» заменить словом «приглашение», слово «священные» — словом «трудными».

Одинаково равнодушно и спокойно относился он к брани, дурным слухам и пасквилям насчет себя и близких к нему лиц, не раз повторяя, что в свободном государстве должна быть свобода слова и убеждений. Когда однажды сенат настоятельно требовал привлечения к суду виновных в подобных преступлениях, Тиберий сказал: «У нас нет столько свободного времени, чтобы мы могли давать себе еще больше дела. Стоит только вам открыть в данном случае окно, вам придется делать это постоянно, — под этим предлогом нам будут предъявлять на рассмотрение частные дрязги»… Сохранилось проникнутое гуманностью место из одной его сенатской речи: «Если кто отзовется обо мне неблагоприятно, я постараюсь дать ему отчет в своих поступках и словах, если же он не переменит своего мнения, я, в свою очередь, возненавижу его».

В данном случае его поведение было замечательнее оттого, что лично он отличался необыкновенной вежливостью, вниманием и почтительностью, и в отношении отдельных лиц, и в отношении всех вообще. Не согласясь в сенате с Квинтом Гатерием, он сказал: «Извини, пожалуйста, если я, как сенатор, стану отвечать тебе несколько откровенно». Затем, обращаясь ко всем, прибавил: «Я, господа сенаторы, повторяю теперь, как повторял раньше, что добрый и заботливый государь, которому вы дали такую обширную и неограниченную власть, должен служить сенату, а часто — всем гражданам вообще, в большинстве же случаев каждому в отдельности. Я не раскаиваюсь в своих словах, — в лице вас я нашел и продолжаю находить людей добрых, честных и расположенных ко мне».

В известном отношении он сохранил тень старой свободы, оставив сенату и магистратам их прежний авторитет и власть. Не было ни одного столь ничтожного или столь серьезного дела, общественного или частного, о котором он не советовался бы с сенаторами. Он советовался с ними относительно пошлин и монополии, о постройке или возобновлении общественных зданий, о наборе или увольнении от службы солдат, о распределении легионов и вспомогательных войск, наконец, советовался о том, кому продлить его команду, кому поручить вести войну в исключительных случаях или что и в какой форме отвечать царям на их письма. Он заставлял начальников конницы, если их обвиняли в насилии и грабеже, оправдываться в сенате. В заседания сената он ходил всегда один. Однажды его внесли на носилках — он был болен, — но он приказал свите удалиться.

Было сделано несколько распоряжений несогласных с его мнением; но он даже не жаловался на это. Несмотря на его настаивания, чтобы выбранные на общественную должность не отлучались, а лично отправляли свои обязанности, один назначенный претором был отправлен послом по своим частным делам[220]. Затем он предложил деньги, завещанные населению Требии на постройку нового театра, употребить на проведение дороги, но не мог добиться изменения воли завещателя. Когда при обсуждении одного определения сената мнения случайно разделились, Тиберий примкнул к меньшинству; но за ним не последовал никто.