Жизнь двенадцати цезарей

Свою невестку и внуков, после их осуждения, он приказывал переносить с места на место исключительно в крытых носилках и в цепях. Солдат при этом не должен был позволять встречным и прохожим оглядываться или останавливаться.

Хотя Сеян замышлял переворот и хотя уже справляли торжественно день его рождения, а его вызолоченные статуи стояли в разных местах, как предмет культа, Тиберий, правда, с трудом и скорее хитростью и коварством, нежели авторитетом императорской власти, в конце концов добился-таки его падения. Чтобы удалить его от себя, под видом почетного назначения, он сперва взял его себе в товарищи, в свое пятое консульство, которое он, после долгого промежутка, принял заочно, затем постарался обмануть его надеждой на родство с ним, Тиберием, и на назначение его трибуном… и неожиданно написал против него позорнейшее обвинительное письмо! В нем он, наряду с другим, умолял сенаторов послать которого-нибудь из консулов проводить в сенат, под конвоем солдат, его, забытого старика!.. Но и это не могло успокоить его. Боясь беспорядков, Тиберий приказал, в крайнем случае, освободить своего внука Друза, все еще содержавшегося в тюрьме, в Риме, и поручить ему главное начальство. Думая бежать к тем или другим легионам, он приказал даже держать наготове суда, сам же с высочайшей скалы острова дожидался сигналов, которые велел время от времени подавать издали, чтобы не ждать посланцев[247]

. Но и подавив заговор Сеяна, он не стал ничуть спокойнее и доверчивее и девять месяцев затем не выходил из своей «Юпитеровой» виллы[248]

.

Его боязливую душу заставляли мучиться, кроме того, сыпавшиеся на него со всех сторон всевозможные оскорбления. Каждый из осужденных бросал ему различного рода ругательства в лицо или же через подметные письма, которые клались в орхестре. Впрочем, последние производили на императора крайне противоположные впечатления, — он то хотел, из чувства стыда, чтобы они оставались совершенно неизвестными, то, желая показать свое презрение к ним, сообщал о них во всеобщее сведение. Даже царь парфянский Артабан не преминул задеть его в письме, укоряя в убийствах родных и чужих, трусости и расточительности и советуя скорей удовлетворить вполне справедливой и неумолимой ненависти к нему подданных добровольною смертью. В конце концов Тиберий почувствовал недовольство даже самим собою и раскрыл, в общем, свое душевное настроение в первых строках своего письма сенату: «Господа сенаторы, пусть боги и богини накажут меня еще большими страданиями в сравнении с теми, которые испытываю ежедневно, если я знаю, что писать вам, в какой форме и вообще что я не должен писать в своем настоящем положении?..»[249]

По мнению некоторых, он знал все, вследствие своей способности предвидеть будущее, и давно сознавал, какая ненависть и позор ждут его впоследствии, поэтому, вступив на престол, отказался от титула «Отца отечества» и упорно не соглашался позволять клясться его распоряжениями. Он боялся, что ему будет еще позорнее, если позже он окажется недостойным таких почестей. Это ясно из его речи, где он говорил о том и другом. Вот его слова: пока он будет в здравом уме, говорил он, он останется всегда тем же, никогда не переменит своего характера, тем не менее сенату следует, для примера другим, вести себя осторожнее и не связывать себя клятвой в отношении поступков человека, который может измениться вследствие того или другого случая… Затем: «Если вы когда-нибудь ошибетесь в моем характере и в моей преданности вам, — желал бы умереть раньше, чем вы перемените свое мнение обо мне, — титул „Отца отечества“ не прибавит мне ничего в отношении почестей, вам же он будет служить упреком, что этот титул вы дали мне или легкомысленно, или же переменили свое мнение обо мне вследствие своего непостоянства».