Жизнь двенадцати цезарей

Достаточно известно, что Германик был одарен физически и душевно так щедро, как никто другой: он отличался красотой и силой, умел прекрасно говорить по-гречески и по-латыни, так же как знал литературу обоих языков, был необыкновенно любезен и владел удивительной, не знавшей неудач способностью привлекать расположение других и приобретать их любовь. Только худощавые ноги мало отвечали красоте остального его тела, но и они постепенно пополнели, благодаря его постоянной езде верхом после приема пищи. Он часто с успехом сражался с неприятелем врукопашную и выступал в качестве оратора в суде и после получения им триумфа. Кроме других сочинений, от него остались и комедии на греческом. Как дома, так и в чужих краях он отличался простотой и посещал свободные и союзные города без ликторов. Если Германик где-либо находил могилы знаменитых людей, он приносил им заупокойные жертвы. Он собственноручно стал собирать и первый сносить в одно место разбросанные по разным местам останки когда-то убитых при поражении Вара, желая похоронить их в одной могиле. Даже к своим врагам, кто бы они ни были и за что бы ни ненавидели его, он относился с замечательной кротостью и незлобием. Так, даже на Пизона, объявлявшего недействительными его распоряжения и притеснявшего его клиентов, он разгневался тогда только, когда узнал, что тот хочет отравить его и действует против него колдовством. Но и тут он ограничился тем, что, по старинному обычаю, прекратил с ним дружбу и завещал своим близким отомстить за него, Германика, если с ним случится несчастье.

За свои нравственные достоинства он был богато награжден. Его так уважали и любили близкие к нему люди, что Август — не говоря уже о других родственниках — долго раздумывал, не назначить ли его своим наследником, пока не приказал усыновить его Тиберию. Народ любил его так горячо, что, по словам многих писателей, каждый раз, как он приезжал куда-либо или уезжал откуда-либо, жизнь его иногда подвергалась опасности вследствие многочисленности встречавших или провожавших его. Когда же он, подавив восстание, возвращался из Германии, все преторианские когорты вышли встречать его, хотя было приказано выступить только двум, а римский народ обоего пола, всех возрастов и сословий вышел встречать его за двадцать миль до города.

Но гораздо сильнее и ясней можно было убедиться в мнении о нем, когда он умирал и после его смерти. В день его кончины в храмы бросали каменьями, жертвенники богов — опрокидывали. Некоторые кидали на улицу своих домашних богов[259]

, лар, отцы отказывались от своих рожденных в этот день детей. Даже иностранные народы, воевавшие между собою или с нами, как бы в знак общего траура, по общем всем родственнике, согласились заключить перемирие. Некоторые царьки обрили себе бороду, а своим женам приказали остричь волосы, в знак глубокого траура. Сам «царь царей» прекратил охоту и обеды в кругу первых лиц своего государства, что у парфян соответствует нашей приостановке судов.

В Риме народ, пораженный первым известием о его болезни, в глубоком горе ждал дальнейших вестей. Наконец, уже под вечер, неизвестно кто неожиданно распустил слух, что Германику лучше. Тогда весь народ с факелами и жертвенными животными побежал на Капитолий. Чуть не выломали двери храма, чтобы не заставлять ждать желающих принести обеты. Тиберий проснулся от раздававшихся со всех сторон радостных восклицаний: «Да здравствует Рим! Да здравствует отечество! Да здравствует Германик!..» Но когда, наконец, его смерть перестала быть тайной, народное горе нельзя было удержать никакими утешениями, никакими эдиктами. Оно продолжалось и во все время декабрьских праздников[260]

. Позднейшие ужасы увеличили славу усопшего и сожаления о нем. Все не без основания думали, что жестокости, которыми вскоре ознаменовал себя Тиберий, сдерживало единственно уважение к Германику и страх перед ним.

От брака с Агриппиной, дочерью Марка Агриппы и Юлии, у Германика было девять детей. Двое из них умерли еще в младенчестве, а третий, чрезвычайно милый ребенок, — уже в отрочестве. Ливия посвятила его статую, изображавшую его в виде Купидона, храму Венеры Капитолийской, Август же поставил копию с нее в своей спальне и, при входе туда, каждый раз целовал ее. Остальные дети пережили отца: три дочери — Агриппина, Друзилла и Ливия, погодки, и столько же сыновей — Нерон, Друз и Гай Цезарь. Нерона и Друза сенат, после обвинения их Тиберием, объявил врагами отечества.

Гай Цезарь родился 31 августа, в консульство своего отца и Гая Фонтея Капитона. Место его рождения неизвестно, вследствие разногласия о нем источников. Гней Лентул Гетулик пишет, что он родился в Тибуре, Плиний Секунд — в земле треверов, в местечке Амбитарвии, к северу от Конфлуент. В доказательство он приводит тот факт, что там показывают жертвенник с надписью: «За разрешение Агриппины от бремени». Но из стишков, ходивших в народе вскоре после вступления Гая на престол, видно, что он родился в легионах, стоявших на зимних квартирах: