Жизнь двенадцати цезарей

В это время императорская фамилия лишилась всякой другой опоры; Сеян тогда уже находился в немилости, а затем был убит, и Гай мало-помалу мог надеяться вступить на престол. Чтобы сделать эту надежду более вероятной, он после смерти Юнии, скончавшейся от родов, уговорил вступить с ним в связь Еннию Невию, жену Макрона, тогдашнего начальника преторианских когорт. Он обещал жениться на ней, если ему удастся овладеть престолом. В этом он присягнул ей и дал письменное обязательство. Через нее он уговорил Макрона отравить Тиберия, как рассказывают некоторые. Тиберий еще дышал; но Калигула приказал снять с него перстень. Однако ж Тиберий, казалось, не хотел отдавать его, и Калигула велел задушить его подушкой, причем сам схватил его за горло. Один отпущенник, при виде преступления, вскрикнул от ужаса — и был немедленно распят на кресте. Справедливость этого рассказа тем вероятнее, что, по словам некоторых писателей, Калигула признавался впоследствии если и не в совершенном им убийстве, то, по крайней мере, в более раннем покушении на него. Говоря о своей родственной любви, он всегда хвастался тем, что, желая отомстить за убийство матери и братьев, он вошел с кинжалом в спальню Тиберия, когда последний спал, но, под влиянием чувства сострадания, бросил кинжал и вышел. Хотя Тиберий, по его словам, и видел, что произошло, но не рискнул произвести следствия или наказать виновного.

Таким образом, вступив на престол, Калигула исполнил заветные мечты римского народа, а быть может, и всего света. Он был желаннейшим государем и для большинства провинций и солдат, которые чуть не все знали его ребенком, и для всего населения столицы. Оно помнило о его отце Германике и о несчастиях его почти уничтоженного рода. Правда, Калигула вышел из Мизена в траурном платье, провожая тело Тиберия, тем не менее шел среди воздвигнутых в его честь алтарей, среди жертвенных животных и факелов, в бесчисленной и радостной толпе, вышедшей ему навстречу! Она давала ему ласкательные прозвища и, между прочим, называла его своим «солнышком»[264]

, «птенчиком», «дитяткой», «кормильцем»…

Вступив в столицу, он тотчас, с согласия сената и ворвавшейся в курию толпы, получил неограниченную власть над государством. Воля Тиберия, который в своем завещании назначил сонаследником Калигулы другого своего внука, еще несовершеннолетнего[265]

, была нарушена. Общая радость была так велика, что в течение следующих трех месяцев, да и то неполных, было, говорят, принесено в жертву более ста шестидесяти тысяч животных.

Когда затем через несколько дней император уехал на находившиеся вблизи кампанские острова, стали давать обеты за его счастливое возвращение. Не было упущено ни малейшего случая, для доказательства беспокойства и забот о его благополучном возвращении. Когда же он заболел, весь народ провел ночь вблизи дворца. Некоторые даже заявляли о своем желании биться оружием за выздоровление больного; другие, в случае его выздоровления, давали обет положить за него свои головы!

Горячая любовь подданных соединялась со замечательным расположением к нему иностранцев. Парфянский царь Артабан, постоянно выказывавший ненависть и презрение к Тиберию, по доброй воле просил дружбы Калигулы. Он имел свидание с консулярным легатом и, перейдя Евфрат, поклонился римским орлам и знаменам, как и изображениям императоров[266].

В свою очередь, Калигула всячески старался, чтобы народ еще более полюбил его. Сказав в народном собрании похвальную речь Тиберию и горько плача при этом, он торжественно похоронил его и затем немедленно поспешил на Пандатерию и Понтии, чтобы перенести прах матери и брата. Погода была бурная; но это делало еще больше чести его родственным чувствам. Благоговейно подошел он к могилам и своими руками положил кости в урну. С не меньшим великолепием их перевезли в Остию на биреме, украшенной на корме флагом, а оттуда, по Тибру, в Рим. Знатнейшие члены сословия всадников внесли их, в полдень, при громадном стечении народа, на двух носилках, в мавзолей. Калигула приказал ежегодно приносить в честь их торжественную заупокойную жертву и, кроме того, устроил в память матери игры в цирке, где, в процессии, везли погребальную колесницу с ее бюстом. В память отца он велел переименовать сентябрь месяц в германик. После этого он, на основании одного сенатского указа, перенес все почести, оказывавшиеся когда-то Ливии Августе, на свою бабку Антонию. Своего дядю Клавдия, все еще только римского всадника, он сделал своим товарищем по консульству, а своего брата Тиберия усыновил в день его совершеннолетия и назначил наследником престола. Относительно сестер Калигула приказать прибавить во всех формулах присяг следующие слова: «Ни себя, ни своих детей я не буду любить больше, чем Гая и его сестер», в докладах же консулов: «Да будут благословенны и счастливы Гай Цезарь и его сестры!»