Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

В конце марта 1797 года двор приехал в Москву. Граф Безбородко с волнением готовился принять высочайших особ в своем московском дворце. «За неделю до коронации, – писал Безбородко к матери, – когда их величества имели торжественный въезд в Москву и в мой дом на пребывание прибыли, пожаловали мне: его величество – портрет на голубой ленте, а государыня императрица – перстень с ея портретом» (520).

5 апреля 1797 года, в день Светлого Христова Воскресения, состоялась церемония коронации императора Павла и императрицы Марии. Его императорское величество соизволил указать подать императорскую корону действительному тайному советнику 1-го класса графу Безбородко. Граф Безбородко и совершил, как старейший царедворец, требуемое: он взял корону и вручил митрополитам, а митрополиты поднесли ее на подушке императору. В этот день, помимо церемониальных обрядов, обратили на себя внимание высокие награды ближайшему окружению государя: в княжеское достоинство был возведен с титулом светлости граф Безбородко, высокие награды получили князья Александр и Алексей Куракины – два великолепных поместья (одно из них – около 20 тысяч десятин), а князь Александр Куракин к тому же еще и 4300 крестьянских душ, всего же ближайшие сотрудники в количестве 105 лиц Павла I получили в награду 82 тысячи крестьян.

Церемониймейстер двора Федор Головкин в своем дневнике так описывает торжественный обряд коронования:

«15 марта 1797 года Их Величества были встречены под Москвой, в Петровском дворце, придворным штатом, тайным советом и дамами трех первых классов. Как только духовенство совершило установленные священнодействия, Их Величества удалились во внутренние покои. При встрече, между прочим, присутствовал знаменитый Платон, митрополит Московский, которому надлежало, по праву его сана, совершить чин коронования; но государь его недолюбливал и, не желая его оставлять в сомнении на этот счет, объявил, что он не хочет быть им коронованным. Гавриил, митрополит Новгородский, должен был его заменить. Платон, стоявший выше этого оскорбления, сказал, что он в таком случае будет присутствовать на короновании как простой иерей, и Павел не чувствовал в себе достаточной самоуверенности, чтобы запретить ему это. Будучи очень болен, Платон велел перенести себя на руках в Петровский дворец. Никто из присутствовавших в продолжение сего времени, которое нам пришлось ожидать Высочайшего приезда, не подходил к нему. Я один, знавший его хорошо, так как я устоял против его красноречия, когда он, по поводу моей женитьбы, хотел обратить меня в православие (Головкины были протестанты. – В. П.

), – я стал около него. Это его растрогало, и он сказал мне, улыбаясь: «Во всей этой толпе благочестивых христиан я могу рассчитывать только на одного еретика!»

После отдыха, продолжавшегося около часа, Их Императорские Величества снова появились в круглой зале. Митрополит Новгородский, как первоприсутствовавший в Святейшем Синоде, обратился к ним с речью. После него произнес слово Платон, как митрополит Московский. Его речь была длинна, но так хороша, так преисполнена бессмертных истин, что Их Императорские Величества были тронуты до слез и приложились к его руке в большом волнении. Император ему ответил, после чего началось прикладывание к руке с коленопреклонением; сначала подходили дамы, потом кавалеры, а по окончании этой церемонии Их Величества показались на балконе, и хотя народу было запрещено выходить из Москвы, но во дворе дворца стояла все-таки огромная толпа…» (Головкин Ф. Двор и царствование Павла I. Портреты. Воспоминания. М., 2003. С. 144–145).