Жизнь на продажу

Слушая Рэйко, Ханио понял, что вопреки внешности и манере разговаривать она девушка застенчивая.

— Я твёрдо для себя решила, что никого любить не буду. Потому что если кого-то полюблю, то могу его заразить. За что ему мучиться? Пусть даже нашёлся бы человек, который не боится этого, который так бы меня любил, всё равно это не избавит меня от скорой перспективы оказаться в дурдоме. Это же конец. Поэтому, кто бы ко мне ни подкатывался, я к себе никого не подпускала. Да, я подсела на гименал и ЛСД, но, как только чувствовала, что дело может кончиться плохо, шла домой. Предпочитала объятия моей доброй мамочки… Кроме того, если я видела смазливого парня, но знала, что в кармане у него всего несколько монет, он для меня переставал существовать. Хотя деньги почему-то только у противных стариков имеются… Я хотела, чтобы первым у меня был молодой и неженатый, который желал бы заплатить за мою красивую гробницу, за моё тело, за мою жизнь. При этом есть условия. Этот человек должен не бояться заразиться, совсем не думать о будущем и всегда быть готовым умереть вместе со мной. Он должен хотеть купить всё разом. Вот почему, получив твою фотографию, я её берегла. Так хотела встретить такого человека.

— Как она попала к тебе в руки?

— Ты опять о своём? Ну сколько можно? Я только до середины дошла. Это на тебя не похоже.

Рэйко опять не захотела говорить, откуда взяла мою фотографию.

Ханио обнял её за шею, прижал к груди её недовольную физиономию и заговорил с ней, как с ребёнком:

— Послушай меня. Тебе надо очнуться от своего дурацкого сна. Ты всё как маленькая девочка. Тебе уже тридцать лет, а ты всё шляешься по Синдзюку, как привидение, раскрашиваешь окружающий мир в голубое по своему усмотрению и радуешься этому. Если включить лампу синего цвета в крошечной комнатке, всё станет голубым, но это не означает, что комната превратилась в море.

Во-первых, ты не больна. Это всё выдумка, игра воображения.

Во-вторых, ты зря боишься свихнуться. Этого не будет. В тебе инфантилизм играет, но инфантилизм никак не может перерасти в безумие.

В-третьих, нет абсолютно никакой необходимости умирать от страха перед безумием.

В-четвёртых, никто не станет покупать твою жизнь. Какое нахальство обращаться с таким предложением ко мне, профессионалу! Жизнью торгую я, покупать чужую жизнь я ни за что не буду. Чтоб я до такого опустился?!

Слушай, Рэйко. Люди, покупающие чужие жизни и пытающиеся их использовать в своих целях, — это тяжёлый случай. Несчастнее их нет. Самое настоящее дно, ниже падать некуда. Мне их жалко. Но раз они существуют, я с радостью позволяю им покупать себя. А ты — тридцатилетняя девчонка, лишившаяся невинности сегодня вечером, женщина, разочаровавшаяся в жизни из-за ни на чём не основанных фантазий и не постигшая истинного предназначения человека. Ты не годишься для таких вещей.

— Никто не говорит о покупке твоей жизни. Я говорю только о продаже своей.

— Ты не поняла разве? Я не покупатель, я продавец.

— Я тоже продавец.

— Плохо у тебя получается.

— Так я и не строю из себя профессионала.

— Выходит, моя победа, — заявил Ханио. И оба расхохотались.

42

И они стали жить вдвоём. Поначалу всё шло хорошо. Им было приятно и удобно друг с другом.

Проповеди Ханио не возымели никакого действия; уверенность Рэйко в том, что она больна и сойдёт с ума в ближайшее время, оставалась непоколебимой, и она категорически отказалась от обследования у доктора.

— Если у меня вдруг начнутся закидоны, ты меня сразу убей и на себя руки наложи. Понял? — говорила она Ханио.

Он отвечал уклончиво. На первый взгляд дни они проводили как любовники, начавшие жить вместе. Во время походов в кино или прогулок Ханио решительно боролся с её хиппистскими повадками, заставлял носить по возможности простую, со вкусом сшитую одежду в стиле молодых замужних женщин. В выражении её лица, прежде резком и колючем, появились изящество и достоинство.

Однажды вечером парочка пошла прогуляться в окрестный сквер. Они хотели успеть полюбоваться сакурой, потому что накануне прошёл дождь и лепестки начали осыпаться.

Сквер представлял собой узкую полоску, протянувшуюся вдоль железной дороги. Посреди детской площадки, между качелями, турниками и лазалками, росла огромная старая сакура. Чтобы срезать путь, Ханио и Рэйко перелезли через шлагбаум и очутились у входа в сквер. День выдался ясный, было даже жарко. Вчерашний дождь выстлал землю мозаикой из лепестков сакуры. Тут же распластались побитые дождём старые газеты.

Как ни странно, детских голосов слышно не было. В сквере стояла полная тишина. Вечернее солнце играло серебром на металлической детской горке на фоне облетавшей сакуры.

Парочка подошла к скамейке и заметила человека на качелях. Маленький старичок с аккуратно повязанным галстучком раскачивался туда-сюда, а вокруг падали лепестки.

Усевшись с Рэйко на скамейку, Ханио рассматривал сидевшего к ним спиной старичка. Кого-то он ему напоминал. Старичок доставал из левого кармана орешки и сухонькой рукой отправлял их в рот. На свободную руку была надета кукла-марионетка.