Читаем Жизнь по-американски полностью

Считаю, что забастовка и связанная с ней ситуация явились важным моментом для новой администрации, хотя в то время я об этом не задумывался. Полагаю, она всех убедила в том, что я говорю именно то, что думаю. Между прочим, я мог бы проявить точно такую же решительность, если бы считал, что руководство не право в этом споре.

47

Для того чтобы добиться принятия конгрессом нашей программ по сокращению налогов и расходов, необходимы были помощь значительного количества демократов в палате представителей, а также голоса практически всех республиканцев в обеих палатах. Весной и в начале лета 1981 года, пытаясь создать коалицию сил, чтобы начать подготовку программы национального обновления, я проводил много времени разговаривая по телефону с конгрессменами и встречаясь с ними лично. Из-за последствий, вызванных неправильным управлением в течение многих лет, экономический спад углублялся с каждым днем. Я понимал, что до тех пор, пока не начнет действовать новая экономическая программа, положение дел не улучшится. Я проводил множество встреч с конгрессменами обеих партий как на Капитолийском холме, так и в Белом доме, стараясь разъяснить суть того, к чему мы стремимся, опровергая ошибочные сообщения прессы о нашей программе, распространяемые Типом О’Нилом.

Иногда мне удавалось переубедить человека и привлечь его на свою сторону, иногда нет. Мне вспоминается случай очень эффективной работы телефонных операторов Белого дома. Предстояло важное голосование по предлагаемому’ нами сокращению бюджета, и я попросил соединить меня с одним конгрессменом. После довольно большой задержки раздался телефонный звонок, и я весело спросил: "Где же мы вас нашли?" "В Новой Зеландии", — последовал ответ. "А который сейчас час в Новой Зеландии?" — "Четыре утра". Сначала я просто хотел положить трубку, но потом, извинившись, рассказал о цели своего звонка. Когда конгрессмен вернулся в Вашингтон, он проголосовал в нашу поддержку.

Опрос общественного мнения показал, что девяносто пять процентов американцев выступают за предлагаемые сокращения расходов и почти столько же — за 30-процентное сокращение налогов в течение трех лет. Но Тип О’Нил и другие демократические лидеры конгресса использовали любые процедурные уловки, которым они научились за долгие годы, чтобы блокировать готовящийся закон. Это означало, что мне придется воспользоваться приемами из арсенала Франклина Делано Рузвельта и обратиться к народу.

Тип, надо отдать ему должное, удовлетворил мою просьбу выступить на объединенной сессии конгресса через неделю после выписки из больницы. Мое появление было встречено невероятной овацией, продолжавшейся несколько минут. Я объяснил, почему считаю необходимым сокращение бюджета и налогов: чтобы покончить с экономическим кризисом в стране. В одном месте моего выступления около сорока демократов встали со своих мест и начали аплодировать. Меня это потрясло. Про себя я подумал: "Вот это да! На это ведь надо решиться, может быть, у нашей экономической программы есть шанс". Позже, в разговоре с кем-то, я пошутил, что "такой прием почти оправдал покушение".

Поскольку Тип был убежден, что я решил разрушить все, во имя чего он трудился всю свою жизнь, то после моего выступления демократическое руководство всерьез принялось за дело. Тип повсюду распространял слух, что любого демократа, который только подумает поддержать нашу программу сокращения налогов и бюджета, могут ожидать безжалостные дисциплинарные меры со стороны партийного руководства. При любой возможности он публично называл меня воплощением зла, обвиняя в агрессивности и попытках уничтожить нацию. Мне никогда не удавалось убедить Типа, что я отнюдь не хочу лишать действительно нуждающихся той помощи, которую общество должно оказывать им; я просто хочу сделать правительственные программы более эффективными и положить конец ненужным тратам, чтобы на каждый доллар из тех ассигнований, которые выплачиваются в виде социальной помощи, мы не расходовали бы два.

Через несколько дней после моего выступления в конгрессе стало казаться, что мы можем добиться своего. В начале мая я записал в дневнике: "Больше встреч с конгрессменами. По вопросу о бюджете демократы на нашей стороне; интересно слышать, как некоторые, находящиеся здесь десять и более лет, говорят, что приходят в Овальный кабинет в первый раз. Похоже, мы действительно создаем коалицию".

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное