Жизнь по-американски

Я до сих пор убежден, что наше желание установить связь с умеренными иранцами не было ошибкой. Тем не менее, как я признал в своем выступлении по телевидению после опубликования доклада Тауэра, мы допустили ошибки, осуществляя эту политику. Я так хотел добиться освобождения заложников, что не проследил, как именно воплощается иранская инициатива, и полагал, что мои подчиненные держатся в рамках закона. Но, к сожалению, наши старания завязать контакты с умеренными иранцами и освободить заложников приняли совершенно неожиданную для меня форму, а мои сотрудники ничего мне об этом не сказали.

Несомненно, были допущены ошибки, и я постарался их исправить, назначив комиссию Тауэра для расследования дела и впоследствии реорганизовав Совет национальной безопасности таким образом, чтобы никому там впредь не вздумалось принимать решения по внешней политике в обход президента. Опросы общественного мнения показали, что постепенно мой рейтинг рос. Но если кто-то думает, что это меня очень радовало, то он ошибается. У меня было ощущение, что американцы решили меня простить, — хотя я не сделал ничего, за что надо было бы просить прощения.

Когда стало выясняться, что Норт и Пойндекстер действовали в обход меня, поначалу я решил, что они просто не хотели меня в это впутывать, хотя и считали, что поступают правильно. Мне даже было их жаль. Я еще не знал, что, когда был обнаружен меморандум, свидетельствующий о переводе денег "контрас", Норт и другие сотрудники Совета национальной безопасности несколько часов уничтожали компрометирующие документы. И я, конечно, не имел представления о размахе операций, которые осуществлялись у меня за спиной.

Еще не зная всего этого, после того как Норта освободили от должности в Совете национальной безопасности, я вызвал его к себе. В нашем разговоре я назвал его национальным героем, имея в виду его службу во Вьетнаме. Позднее я узнал, что Норт утверждал, будто часто встречался со мной в Овальном кабинете и в Кемп-Дэвиде, что мы часто разговаривали по телефону и все время поддерживали связь. Это все — неправда. А правдой было то, что он показал перед комиссией конгресса — что я был с ним едва знаком.

С самого начала дела "Иранконтрас" и вплоть до моих последних дней в Белом доме меня уговаривали помиловать Оливера Норта и Джона Пойндекстера. Но я этого делать не стал: я считал, что, если объявлю о помиловании еще до начала суда, возникнет впечатление, будто я решил замять это дело, и тень вины останется над ними до конца их дней. Суд должен состояться и вынести свое решение.

* * *

Хотя комиссия Тауэра провела тщательное расследование, ей не удалось выяснить все обстоятельства дела "Иранкон-трас". Согласно выводам комиссии, Норт, видимо, пускал на помощь "контрас" миллионы долларов "остаточного дохода" от продажи оружия иранцам. Называли цифру в восемь и даже двенадцать миллионов долларов. Бэд Макфарлейн слышал от самого Норта признание, что "контрас" имеют выгоду от продажи оружия иранцам, — так он показал на суде. Но и сегодня, после процесса и десятимесячного расследования в конгрессе, мы многого не знаем о том, как доставлялось и оплачивалось это оружие. Например, мы не знаем, о какой сумме идет речь и куда эти деньги пошли.

Комиссия Тауэра признала, что, хотя многое свидетельствует об использовании полученных за оружие денег для помощи "контрас", неопровержимых доказательств у нее нет.

Расследование конгресса кое-что прояснило, но отнюдь не все.

Билл Кейси, Джон Пойндекстер, Оливер Норт и Бэд Макфарлейн знали, что я считал необходимым обеспечить выживание "контрас" как демократического сопротивления в Никарагуа. Я этих взглядов не скрывал. Они также знали, что я твердо поддерживал инициативу Израиля, имевшую целью освобождение заложников и установление контактов с будущими лидерами Ирана. Но до тех пор, пока Эд Мис не обнаружил меморандум Норта, я не подозревал, что деньги, полученные за поставленное иранцам оружие идут на помощь "контрас", и, если бы меня спросили, я бы никогда на это не согласился.

Да, я считал необходимым помогать "контрас", но никто — в том числе и президент — не имеет права ставить себя выше закона. Иранская инициатива была секретной, но меня заверили, что все совершается в рамках законности. И одного нельзя отрицать — эта инициатива помогла нам освободить трех заложников.