Жизнь по-американски

Как я уже писал, президент находится в определенной изоляции от повседневных дел своих сотрудников: некоторые считают, что президента не следует расстраивать, что он хочет знать только "хорошие новости". Многие члены администрации предпочитали рассказывать о своих заботах Нэнси — по-видимому, зная, что она мне все перескажет; а я еще задолго до избрания президентом убедился, что она наделена каким-то шестым чувством, которое помогает ей лучше понять побудительные причины поступков людей, чем это удается мне. Она была для меня как бы лишней парой ушей и глаз.

Я узнал от Нэнси, а потом мне об этом стали говорить и другие — сотрудники аппарата, министры, лидеры конгресса, — что Дон слишком много на себя берет и что подчиненным с ним трудно. Мне говорили, что он бесцеремонно обращается с людьми и это создало нездоровый климат в аппарате Белого дома. Дон, оказывается, воображал себя чем-то вроде "заместителя президента", которому дана власть принимать ответственные решения. Как я узнал позднее, он не допускал ко мне членов кабинета, которые хотели поговорить со мной один на один, и настаивал, чтобы все письма и документы, предназначавшиеся мне, были сначала представлены на ознакомление ему. Короче говоря, он делал так, чтобы доступ ко мне шел только через него, и тем самым усугублял изоляцию, которая и без того меня тяготила. Когда поднялся шум из-за дела "Иранконтрас", Нэнси, верная защитница моих интересов, первая заговорила о том, что его надо сместить, хотя, повторяю, я не считал, что он это заслужил. Но климат в аппарате — это очень важно, и я решил выяснить, насколько справедливы упреки в адрес Дона Ригана. К тому же после моей январской операции возникли новые проблемы.

Доктора велели мне избегать пререгрузок в течение шести месяцев после операции. Нэнси, дочь врача, настаивала, чтобы я точно выполнял их предписания. После моего возвращения из больницы она как-то сказала, что Дон составляет для меня чересчур напряженную программу встреч и публичных 18* выступлений. Однажды она даже позвонила ему по этому поводу. Разговор кончился тем, что он бросил трубку. Когда я вечером пришел домой, Нэнси была очень расстроена и рассказала мне, как он с ней обошелся. Это было в начале февраля. Меня огорчила выходка Дона по отношению к Нэнси, которая всегда в первую очередь заботилась обо мне.

К тому времени я уже получил много подтверждений словам Нэнси, что по вине Ригана испортились отношения в аппарате Белого дома, что он не допускает ко мне людей и требует, чтобы все шло через него. Его канцелярия находилась рядом с Овальным кабинетом, и он легко мог следить, чтобы все соблюдали это правило. Мне всегда нравился Дон с его типично ирландским чувством юмора, но порядки, которые он установил в Белом доме, меня не устраивали.

В течение предыдущего, 1986 года Дон Риган несколько раз говорил мне, что хочет уйти с государственной службы, а в ноябре подал прошение об отставке. Но когда поднялся шум вокруг дела "Иранконтрас", он сказал, что подождет пока уходить, иначе может создаться впечатление, что он чувствует за собой вину. Я вполне понимал его точку зрения и согласился, чтобы он остался. В то же время начал подбирать ему преемника.

В середине февраля 1987 года, за несколько дней до опубликования выводов комиссии Тауэра, меня буквально стали бомбардировать жалобами на Дона Ригана. Он якобы утверждал, что своим назначением на пост директора по связям Белого дома Джек Кёлер обязан Нэнси. (Кёлер снял свою кандидатуру на этот пост после того, как в печать проникли сведения о том, что мальчиком, в возрасте десяти лет, он вступил в организацию "Гитлер-югенд".) Запись в дневнике за 22 февраля: "Ну хватит! Нэнси даже незнакома с Кёлером и не имеет к его назначению ни малейшего отношения". На следующий день после обычной утренней пятиминутки аппарата Белого дома и совещания Совета национальной безопасности Дон пришел в Овальный кабинет. Я сказал ему, что, по-моему, ему пора уходить. Мы договорились, что он уйдет, как только я подберу ему преемника и будет опубликован доклад комиссии Тауэра.

Двадцать пятого февраля, за день до того, как мне должны были дать этот доклад для предварительного ознакомления, я узнал ошеломляющую новость: Дон Риган передумал. Он хотел остаться на своем посту до конца апреля, а затем получить назначение на должность председателя Совета управляющих федеральной резервной системой вместо Пола Уолкера, срок полномочий которого истекал летом 1987 года. Сам Дон ко мне с этим предложением не обращался, и я до сих пор не знаю, исходило ли оно от него. Но я велел передать ему, что я на это не соглашусь.

На следующий день Джордж Буш обедал с Доном Риганом. Я записал в дневнике со слов Джорджа, что за обедом Дон проявил себя с неизвестной Бушу стороны: "Он позволил себе вспышку раздражения и под конец со злобой сказал, что в понедельник или вторник его уже не будет в Белом доме".