Жизнь по-американски

Весной 1982 года, выступая на встрече выпускников в честь пятидесятилетия выпуска моего курса в колледже "Юрика", я снова пригласил Советы к переговорам по сокращению стратегических вооружений, которые мы покинули после введения Советами военного положения в Польше. В то же время в своих выступлениях в Организации Объединенных Наций и в других местах я обязательно со всей откровенностью излагал свои мысли о советском экспансионизме. Я хотел напомнить Леониду Брежневу, что мы видим устремления Советов и не собираемся стоять в стороне и ждать, в то время как они рвутся к мировому господству. Я также дал понять, что Соединенные Штаты намерены поддерживать народы, борющиеся за свою свободу против коммунизма где бы то ни было, — позднее эту политику некоторые обозреватели назвали доктриной Рейгана. Я считал, что должен говорить правду, а не изэитые фразы, даже несмотря на то, что многим либералам и некоторым высокопоставленным чиновникам государственного департамента иногда не нравились мои слова. Некоторые конгрессмены и журналисты объявили, что я решил втянуть страну в ядерную войну с Советами.

Мои оппоненты в конгрессе сначала осторожно, а затем и открыто стали выступать против выделения средств, необходимых для переоснащения наших вооруженных сил. В то же время под воздействием аналогичного движения в Европе, инспирированного Москвой, многие добропорядочные американцы (а также некоторые, движимые исключительно симпатиями к противной стороне) стали выходить на улицы с требованиями немедленного замораживания разработки и развертывания ядерного вооружения.

Слова "ядерное замораживание" привлекали своей эмоциональной благозвучностью, но у русских было такое огромное превосходство над Соединенными Штатами в мощных ядерных ракетах наземного базирования с разделяющимися боеголовками, что, если бы мы пошли на это, на переговорах по вооружениям мы предстали бы в качестве страны второго сорта; и, если бы произошло то, о чем я не хотел и думать, вполне возможно, что их мощные ракеты уничтожили бы наши устаревшие, немодернизированные и уязвимые силы сдерживания.

Складывалось впечатление, что движение за ядерное замораживание действовало по сценарию, который мог быть написан в Москве.

В мае 1982 года я послал Брежневу письмо с предложением возобновить переговоры по ограничению вооружений в Женеве в конце июня. "Как Вы знаете, — писал я, — моя точка зрения такова, что наши предыдущие попытки по ограничению стратегических наступательных вооружений не в должной мере отвечали требованиям сокращения, равенства и подконтрольности. Ужасная разрушительная мощь ядерного оружия возлагает на наши страны как практическую необходимость, так и моральное обязательство сделать все, что в наших силах, чтобы снизить и даже устранить возможность его применения в войне. Это — резкое изменение подхода моей страны к вопросу ограничения вооружений… Теперь мы вступаем в новый исторический этап борьбы за уменьшение угрозы ядерной войны".

Хотя ответ Брежнева не был очень теплым, он согласился на новые переговоры. "И не наша вина в том, — писал он, — что процесс ограничения стратегических вооружений оказался прерванным, причем надолго… Та позиция, с которой США, судя по Вашей речи от 9 мая, идут на переговоры, не может не настораживать и, более того, не вызывать сомнений по поводу серьезности намерений американской стороны".

Читая письмо, я делал на полях замечания к его доводам. К приведенному выше отрывку комментарий был такой: "Он вынужден водить меня за нос".

На высказывание Брежнева о том, что"…те "значительные" сокращения, о которых говорит американская сторона, отталкиваясь от нарисованной ею же картины, были бы таковыми лишь для советской стороны", я написал: "Потому что у них оружия больше".

"Результатом такого однобокого подхода, — писал он, — может быть одно — подрыв сложившегося равновесия сил, нарушение той самой стабильности, обеспечение которой вроде бы так заботит американскую сторону". ("Он имеет в виду дисбаланс", — отметил я.) "Не следует заблуждаться, господин Президент: это не реалистическая позиция, не путь к договоренности. Кстати, как Вы знаете, такого мнения придерживаемся не только мы". (Очевидно, это относилось к движению за разоружение в Европе.) Брежнев предложил немедленное двухстороннее замораживание ряда видов ядерного оружия. "Такая договоренность, на наш взгляд, создала бы благоприятные условия для переговоров и облегчила бы достижение поставленных перед нами целей. Просил бы Вас, господин Президент, со вниманием отнестись к этому предложению". (На полях я написал: "Обязательно отнесусь, это мне подходит".) Брежнев продолжал: "Советские люди — можете положиться на мое слово — решительно поддержат такое соглашение". К этому я приписал: "Откуда они будут знать? Долгие годы им не говорили правду". В конце письма я отметил: "Он много обещает".