Читаем Жизнь по-американски полностью

Нэнси разделяла мои убеждения в этом вопросе, и подобное предложение ее ошеломило. Нас вполне устраивал наш образ жизни, и мы ничего не хотели в нем менять. У нас были дети, друзья в Голливуде, дом, ранчо — в общем, своя жизнь. Денег нам хватало, да к тому же у меня была возможность поговорить о волнующих проблемах — мои выступления.

Я приближался уже к тому возрасту, когда многие мужчины начинают подумывать о покое. Меня, правда, это еще не волновало — у меня была хорошая работа и счастливая семейная жизнь, и все же меньше всего в пятьдесят четыре года мне хотелось бы начать новую карьеру.

Я поделился своими проблемами со своим тестем Лойалом Дэвисом, рассказал ему о давлении, которому подвергался со стороны своих соратников по партии. Дэвис повидал немало политиков на своем веку и знал их жизнь не только снаружи, но и изнутри. Выслушав меня, тесть сказал, что я окажусь полным идиотом, если все-таки рискну баллотироваться на пост губернатора. А потом добавил, что иного пути стать политиком, нежели поступиться своей честью и совестью, у человека нет. Неважно, какими благими намерениями он руководствуется: сами реалии политической жизни вынуждают политического деятеля к компромиссу.

В ответ я лишь мог сказать, что отговаривать меня нет смысла: я сам придерживаюсь того же мнения.

Однако давление на меня не прекращалось. Я продолжал отказываться, но группа Холмса Таттла считала, что отказ — это не ответ.

В конце концов мы с Нэнси почти перестали спать. Постоянные напоминания, что я — единственный человек, способный достойно противостоять Брауну и сплотить партию, тяжелым грузом легли на наши плечи. Вскоре, собираясь ко сну, мы стали все чаще задаваться вопросом: "Если они правы и положение все усугубляется, а мы можем что-то сделать, но не делаем, есть ли у нас право спать со спокойной совестью?"

Наконец я решился на очередной шаг и сказал своим соратникам следующее: "Несмотря на то что я не убежден в правоте вашего выбора, у меня есть предложение. Вы должны организовать для меня еще один тур, чтобы я мог выступить перед жителями штата, а через шесть месяцев, в конце декабря 1965 года, я доложу, правы ли вы в своих прогнозах или же лучше подыскать другую кандидатуру на пост губернатора".

Я надеялся, что за полгода таких выступлений сумею найти достойную кандидатуру на этот пост, а потом уже включусь в борьбу за него.

Должен сказать, что отчасти мой план сработал, хотя и не совсем так, как я рассчитывал.

Группа Холмса Таттла наняла команду политических консультантов, возглавляемую Стюартом Спенсером и Уильямом Робертсом, которые должны были из списка приглашений выбрать самые нужные в разных концах штата. Причем мои выступления на собраниях республиканцев исключались: идея состояла в том, чтобы я встречался только с рядовыми американцами. Это позволяло также избежать непредвиденных осложнений.

Начав свой тур в июле 1965 года, я за шесть месяцев исколесил Калифорнию вдоль и поперек, разрываясь между дневными и вечерними встречами. Я проехал по всему штату, начиная с Сан-Диего на южной его границе и кончая рыболовецкими поселениями на побережье около Орегона.

Мой день строился таким образом: выступив с речью, я садился в машину и мчался на следующую встречу куда-нибудь в "Ротари-клаб", местную торговую палату или другую благотворительную организацию.

Речи, с которыми я выступал, во многом напоминали те, с которыми я последние годы ездил по стране от фирмы "Дженерал электрик". Под конец выступлений, встречаясь с жителями, я слышал все те же сетования: люди устали от разорительных правительственных программ и пустых обещаний, их раздражали все увеличивающиеся налоги, потоки правительственных указов и инструкций; они перестали верить невежественным чиновникам и бюрократам, считающим, что все проблемы человечества можно разрешить, только вытянув из налогоплательщиков очередную сумму денег.

Услышанное меня не удивляло. Я привык к подобным жалобам, более того — ждал их, отправляясь на встречу с народом. Меня удивляло другое. Где бы я ни был, в Сан-Хосе или Модесто, Лос-Анджелесе или Ньюпорт-Бич, после выступлений ко мне обращались с неизменным вопросом: "Почему вы не выдвигаете свою кандидатуру на пост губернатора?"

Как правило, я старался отшутиться, повторяя все ту же фразу: "Я актер, а не политик", — и предлагал подыскать другую, более подходящую кандидатуру. Но в ответ только новые и новые голоса подключались к общему хору, уговаривая меня вступить в предвыборную борьбу с Брауном.

Поначалу я подумывал, не организованы ли все эти встречи. Может быть, та группа, которая заинтересована в моей политической борьбе, пригласила и этих людей на мои выступления? Но потом понял, что тех, кто обращается ко мне с одним и тем же вопросом, слишком много, а мои выступления слишком отдалены пространственно одно от другого, чтобы их можно было организовать намеренно. К тому же очевидным был и тот факт, что эти люди к политике отношения не имеют.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное