Читаем Жизнь по-американски полностью

Эта работа оставляла достаточно времени для моих выступлений, а потому, когда мне предложили стать сопредседателем движения "Калифорнийцы за Барри Голдуотера", я ни минуты не колебался. С Барри я познакомился несколько лет назад в Финиксе, в доме у родителей Нэнси. Его книга "Совесть консерватора" содержала по большей части те же принципы, на которых строил свои выступления и я. А потому я твердо верил, что стране нужен именно такой президент.

Это была эра так называемого "великого общества". Сменив в Белом доме Джона Кеннеди, Линдон Джонсон даже демократов прошлого, сторонников налоговой политики и правительственных затрат, заставил выглядеть скаредными. Я был убежден, что Голдуотер крайне необходим стране, что он может изменить курс. Я сказал, что сделаю все возможное для того, чтобы его выбрали.

Если в обязанности второго сопредседателя входили ежедневные хлопоты по подготовке кампании, то я должен был разъезжать по штату, агитируя избирателей за Голдуотера и собирая средства на его предвыборную борьбу.

Летом и осенью 1964 года я провел массу подобных выступлений, но одно помнится мне самым важным. Это произошло на встрече с восьмьюстами республиканцами в "Коко-нат-Гроув" — большом ночном клубе, украшенном пальмами, в лос-анджелесском отеле "Амбассадор".

Я говорил то же, что всегда, слегка видоизменив выступление и включив в него положения реальной программы Барри. Я подробно изложил собравшимся свои взгляды на растущее вмешательство федерального правительства, на количественный рост правительственных чиновников, захватывающих контроль над деловой жизнью Америки, и раскритиковал либеральных демократов, сталкивающих страну на путь социализма. Как обычно, я приводил примеры из жизни рядовых американцев, попавших под гнет чиновников, говорил о правительственных расходах. В частности, я напомнил собравшимся, что правительственная программа профессионального обучения обошлась налогоплательщикам в круглую сумму, на семьдесят процентов превысившую ту, которая потребовалась бы, если всех обучающихся просто послать в Гарвард.

Я сказал, что Америка находится на перепутье и мы должны сделать выбор: идти ли по прежнему пути дальше или же вступить в борьбу за те права, которых нас лишили. В общем, это была обычная речь, которую я произносил уже не однажды.

После обеда ко мне подошли человек шесть из присутствующих на встрече и пригласили на несколько минут за их столик.

К тому времени клуб почти опустел. За исключением официантов, бесшумно убирающих столики или протирающих посуду, да пригласившей меня группы республиканцев в зале никого не было. Я подошел к столику. Как выяснилось позже, меня попросили задержаться самые влиятельные представители республиканцев, спонсоры предвыборной кампании.

Мои собеседники спросили, не соглашусь ли я повторить по национальному телевидению свою сегодняшнюю речь в поддержку Голдуотера, если им удастся собрать деньги и оплатить эфирное время. "Конечно, — ответил я, — если это послужит на пользу дела".

Итак, договор состоялся. Я предложил, что лучше, если я не просто зачитаю перед телекамерой свой текст, а произнесу его перед аудиторией, подобной той, где он впервые и прозвучал. Предложение было принято, а вскоре мне сообщили, что телекомпания Эн-би-си готова предоставить мне тридцать минут за неделю до выборов. Мое выступление записали на пленку в большой телевизионной студии, а приглашенные на запись сторонники Республиканской партии старательно изображали аудиторию, слушающую мои выступления испокон века.

За несколько дней до выхода передачи в эфир у меня дома раздался звонок. Звонил Барри Голдуотер. В голосе его заметно было смущение, и звучал он несколько напряженно.

Барри сказал, что его советники предлагают вместо моего выступления прокрутить по телевидению телесюжет, в котором он и президент Эйзенхауэр прогуливаются по полям фермы Айка под Геттисбергом. Барри сказал, что советники опасаются того момента в моем выступлении, где я касаюсь вопросов социального обеспечения, поскольку именно за это он подвергается нападкам. Накануне выборов этот фрагмент может вызвать ответный огонь. Вопросы социального обеспечения, естественно, дороги сердцам избирателей старшего возраста, и Голдуотер потратил чуть ли не год, чтобы опровергнуть распускаемые демократами слухи, будто бы он хочет с этой системой покончить. Есть опасения, что моя речь вновь извлечет на поверхность этот щекотливый вопрос и сведет на нет усилия команды Барри как-то его урегулировать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное