Читаем Жизнь по-американски полностью

Первые года два я держался на расстоянии с членами парламента. В Голливуде мы с Нэнси не часто устраивали званые вечера и сами довольно редко ходили в гости, считая, что не менее интересный вечер можно провести дома с детьми. И когда мы приехали в Сакраменто, то тоже не спешили окунуться в светскую жизнь, из-за чего некоторые считали нас снобами.

Мне еще не могли простить того, что во время предвыборной кампании я сказал, что профессиональные политики Сакраменто и я являемся, так сказать, естественными противниками: мои симпатии были на стороне народа, а не политического истеблишмента, и я совершенно откровенно заявил об этом. Моя позиция в этом плане не изменилась, но позже я понял: чтобы осуществить задуманное, плывя при этом против течения, необходимо вступить с законодателями в переговоры. А это означало, что мне придется заключить с оппозицией перемирие, общаться с ними в нерабочее время, приглашать в гости, одним словом — познакомиться с ними поближе. И я начал заниматься этим. Чем больше времени я проводил в правительстве, тем отчетливее понимал, что зачастую рост аппарата и налогов в большей степени зависит не от конгрессменов, а от так называемого "постоянного управленческого аппарата" — чиновников, которые стремятся увеличить свое влияние и бюджет и таким образом продлить срок действия программ, нужда в которых уже отпала. Как я убедился еще в Диксоне, первая заповедь бюрократов — защита самих бюрократов.

Я начал общаться с членами законодательной ассамблеи и во время своей "учебы на работе" обнаружил, насколько важно позвонить кому-то из них и объяснить, почему следует голосовать за то, что предлагаю я.

Хотя я в прошлом и актер, но знал кое-что об искусстве ведения переговоров. Как президенту Гильдии киноактеров мне в свое время приходилось вести переговоры с такими искуснейшими в этом отношении людьми мирового класса, как Джек Уорнер, президент кампании "Парамаунт" Фрэнк Фриман, президент студии "Метро Голдуин Майер" Луис Б. Майер, и руководителями других студий.

Когда я начал свою политику компромиссов с парламентом, это не понравилось многим из наиболее радикально настроенных консерваторов, которые поддерживали меня во время предвыборной кампании. Само слово "компромисс" было для них уже каким-то неприличным, и они отказывались признать реальный факт: за один день мы не можем добиться всего, чего хотим. Они хотели все или ничего, и причем сразу, считая, что если нельзя взять все, то лучше вообще не довольствоваться ничем.

Еще будучи актером и заключая контракты, я понял, что редко удается получить все, о чем просишь, потому вполне согласен с Франклином Делано Рузвельтом, который в 1933 году сказал: "Я вовсе не жду, что всякий раз попаду точно в цель, моя цель — добиться наивысшего уровня возможных попаданий".

Я считал, что, если удалось получить семьдесят пять — восемьдесят процентов того, о чем просил, надо согласиться и потом бороться за остальное. Именно об этом я и говорил своим радикальным консерваторам, которые так никогда и не согласились со мной.

Итак, первое время в Сакраменто нам с Нэнси порой было очень трудно, но мы многому научились.

Я давно выступал по поводу проблем, существующих в правительстве. И вот теперь меня — протестующего и отбивающегося — все-таки заставили принять этот государственный пост, причем в то время, когда критическое положение штата стало реальностью и я обнаруживал проблемы, о существовании которых даже не знал, мне была предоставлена возможность предпринять что-то конкретное.

Как ни тяжело это было, но я стоял у рычагов управления. Такая работа захватывала и увлекала. Вдруг, вместо того чтобы побуждать других к действию, я сам должен решать проблемы, а это гораздо интереснее, чем просто говорить о них.

В результате мы с Нэнси пришли к выводу, что по сравнению с моей новой работой все, что мы делали раньше, — просто тоска.

27

В Сакраменто мы также поняли, что одним из неизбежных следствий высокой государственной должности является определенная степень личного риска. Угроза смерти и охрана становятся как бы частью жизни.

После убийства Роберта Ф. Кеннеди в Лос-Анджелесе в ночь выборов в 1968 году из Вашингтона были присланы наряды службы безопасности для охраны губернаторов некоторых штатов, так как, по имеющимся данным, иностранные агенты готовили убийства других государственных лиц Америки. Вскоре я должен был поехать в Лос-Анджелес. Мне очень хотелось повидать и наш старый дом около озера Малибу.

Я всегда получал огромное удовольствие от стрельбы по мишени, и поэтому, находясь на природе, мы с несколькими охранниками решили немного потренироваться. Мы укрепили на стволе дерева с десяток консервных банок и начали стрелять. Пока перезаряжали ружья, я мимоходом рассказал, что недавно прочел в одной статье описание техники стрельбы из упора с бедра. Тогда один из охранников предложил: "Ну конечно, мы обязательно попробуем".

Когда подошла моя очередь, я низко присел, поднял ружье и выстрелил с бедра.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное