Читаем Жизнь по-американски полностью

Как-то в 1968 году ко мне зашел директор финансового управления штата Каспар Уайнбергер и сказал, что, просмотрев книги финансового учета, он ожидает, что активное сальдо бюджета в следующем финансовом году составит более ста миллионов долларов. Это явилось результатом увеличения налогов, которое я санкционировал, чтобы закрыть дефицит, оставленный администрацией Брауна, а также наших усилий по сокращению расходов вообще.

Кэп сказал, что законодатели пока не знают о предполагаемом излишке, и спросил, как я думаю распорядиться этими средствами — например, намерен ли продолжить некоторые программы, которые мы были вынуждены сократить из-за финансового кризиса. "Мне кажется, вы должны принять решение сейчас, — продолжал он, — еще до того, как парламент узнает об этом и начнет предлагать свои варианты".

"Я уже знаю, что надо сделать с этими деньгами, — ответил я, — давайте вернем их людям, дадим налоговую скидку". "Так никогда не делали", — сказал он. "Но ведь и актера на этом посту никогда не было", — ответил я.

Законодатели должны одобрить возмещение денег налогоплательщикам, но уж если я что-то понял в том, что касается управления, так это то, что, если появляются лишние деньги, чиновники всегда найдут способ потратить их. Вернуть деньги — величайший грех для бюрократов, поскольку это значит, что на следующий год чиновничий бюджет можно сократить. Если к концу финансового года они не израсходовали все бюджетные средства, то они поторопятся купить новую мебель для офисов, попутешествовать за счет налогоплательщиков или потратить деньги как-то по-другому — лишь бы не уменьшить свой бюджет в будущем. Мысль о том, чтобы вернуть деньги налогоплательщикам, если уж они были собраны, никогда раньше не возникала.

Я знал, что произойдет, если станет известно о лишних средствах. Некоторые законодатели просто не допускали мысли, что людям надо вернуть деньги: ведь по их понятиям налогоплательщиков полагается только обирать, но ни в коем случае не одаривать.

Поэтому еще до того, как парламент узнает об излишних средствах, я решил выступить по радио и телевидению и сообщить об этом жителям штата, а также о моем предложении вернуть им деньги. Поскольку ожидалось, что излишки составят примерно около десяти процентов от государственного дохода, получающегося при сборе подоходного налога по штату, я предложил, что самым лучшим для жителей будет сначала подсчитать свой подоходный налог на следующий год и потом послать чек только на девяносто процентов суммы, которую они должны уплатить.

Когда законодатели прознали об этом, они пришли в ярость. Но было уже поздно: люди знали об излишках. Они хотели получить назад свои деньги, и они их получили.


Начиная с весны 1968 года новая работа действительно стала доставлять мне удовольствие. Язва прошла, и кое-что из задуманного начинало осуществляться. Мы с Нэнси не были готовы к еще одному нажиму баллотироваться на государственный пост, но именно так и вышло. Это началось вскоре после нашего приезда в Сакраменто; я выступал с речью, а потом собиралась толпа людей, желающих поговорить со мной, и они убеждали меня выставить свою кандидатуру на пост президента, на что я всегда отвечал, что меня это не интересует.

Затем в начале 1968 года со мной встретились несколько лидеров Республиканской партии штата: мне предлагали баллотироваться в предварительных выборах на выдвижение предпочитаемой кандидатуры на пост президента от Республиканской партии Калифорнии в июне будущего года. Если я соглашусь, сказали они, то партия сможет избежать повторения ожесточенной борьбы между умеренными и консерваторами, которая внесла такой сильный раскол в ее ряды в 1964 году.

Я разделял их мнение, что страсти, разгоревшиеся на первичных выборах между Голдуотером и Рокфеллером, еще не улеглись и что ожесточенная предвыборная гонка между тремя основными кандидатами 1968 года — Ричардом Никсоном, Нельсоном Рокфеллером и Джорджем Ромни, — возможно, откроет старые раны. Я мог думать о чем угодно, но только не о том, чтобы баллотироваться в президенты. Я находился на посту губернатора менее двух лет, и, если бы выставил свою кандидатуру на пост президента, это выглядело бы просто нелепо, сказал я.

На что мне возразили: "Предпочитаемая кандидатура, выдвигаемая в президенты на предвыборном съезде партии штата, — не одно и то же, что реальный кандидат. Если вы примете участие в предварительных выборах в том качестве, в каком мы вам предлагаем, то тогда основные кандидаты не будут участвовать в них, и таким образом мы сможем избежать этой губительной для партии борьбы; как губернатор вы выиграете первичные выборы, но это будет лишь означать, что вы возглавите делегацию на общий съезд".

"Хорошо, согласен, я буду участвовать в качестве предпочитаемого кандидата, выдвигаемого делегацией партии штата, но это все и при одном условии: в нашей делегации должны быть представители всех направлений, не только одной группы".

Они обещали уравновесить делегацию и сдержали слово.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное