Читаем Жизнь по-американски полностью

По мере того как эта практика продолжалась, федеральное правительство постоянно увеличивало свою долю с общих налоговых поступлений по стране, а штатам и их правительствам становилось все труднее самим взимать деньги для собственных нужд; в результате за финансовую помощь им приходилось возвращать федеральному правительству больше, и таким образом они становились пленниками неумолимого Вашингтона и множества его бюрократов. В обмен на федеральные дотации власти штатов и округов постепенно переставали быть хозяевами своей судьбы, ими становилась безликая армия бюрократов Вашингтона, утверждавшая, что лучше знает, как решить проблемы больших или малых городов, чем живущие в них люди. И если местные власти или выбранные конгрессмены пытались закрыть программу, по их мнению, непродуктивную и убыточную, то оказывалось, что инициаторы и проводящие ее в жизнь чиновники находятся в таком тесном союзе, что дальнейшие действия становятся просто невозможными. Таким образом, любую начатую федеральную программу, выгодную какой-то группе лиц или отдельным кругам, закрыть фактически нельзя, а средства расходуются и расходуются бесконечно.

Разница между тем, как мы представляем себе будущее Америки и каким видели его наши отцы-основатели, огромна: они считали, что ответственность центрального правительства состоит прежде всего в обеспечении национальной безопасности, защите демократических свобод и ограничении вторжения правительства в нашу жизнь — одним словом, оно должно защищать жизнь и свободу народа и стремиться к всеобщему счастью. Они не предполагали, что расплодившиеся правительственные организации будут указывать нашим фермерам — что сажать, нашим учителям — чему учить, нашим промышленникам — что строить и производить. Разработанная ими конституция утверждала суверенные штаты, а не административные районы федерального правительства. Они верили в то, что правительство должно быть как можно ближе к народу; если родители недовольны школами, они могли на следующих выборах переизбрать местное правление по вопросам образования; но что можно сделать с замкнутым кругом бюрократов в министерстве здравоохранения, просвещения и социального обеспечения, рассылающих в школы ультиматумы относительно расписания и учебников?

Меня уже давно беспокоило распространение власти федерального правительства и его посягательства на наши свободы, но за годы моего пребывания на посту губернатора эти проблемы стали гораздо очевиднее, начиная с выхода книг Линдона Джонсона "Великое общество" и "Война с бедностью". Эти годы явились водоразделом в эволюции нашего федерального правительства, и, мне кажется, историкам предстоит еще многое изучить и проанализировать.

С 1965 по 1980 год федеральный бюджет увеличился примерно в пять раз, в то время как дефицит этого бюджета вырос в пятьдесят три раза, а количество средств, выделенных в виде дотаций под различные установленные федеральным правительством программы, возросло в четыре раза и составило почти триста миллиардов долларов в год. За это время большое количество органов власти, традиционно действовавших на уровне широких масс, было переведено в Вашингтон.


Если оглянуться на великое множество новых федеральных программ, то с трудом можно найти такую, которая действительно много чего дала беднякам или нации в целом. Масса денег просто рассеялась в административном процессе. На программы по борьбе с бедностью истрачены сотни миллиардов долларов, а положение бедняков стало еще более трудным. Миллиарды были израсходованы на программы, обернувшиеся для людей еще худшим положением.

Но расход долларов и центов ничтожен по сравнению с расходом человеческого потенциала. Он был растрачен этими субсидиями и подачками, как наркотиками, истощающими человеческую душу, подавляющими стимул к работе, разрушающими семьи, увеличивающими бедность женщин и их детей, наносящими вред школе и разъединяющими людей.

В 60-х настала очередь либералов выйти и нанести свой удар, и они это сделали.

Весной 1975 года я ездил верхом на Малыше в окрестностях "Ранчо дель сьело" и много думал о том, как все виделось нашим отцам-основателям, думал о том, что мы забыли об их мечтах, о необходимости вновь воскресить их, думал о тех, кто призывал меня выставить кандидатуру на пост президента. И наконец, вспомнил то, что говорил много лет назад: не кандидат принимает решение — баллотироваться ему или нет, такое решение принимает за него народ.

31

Я довольно мало знал Джералда Форда до того, как он сменил Ричарда Никсона в Белом доме, хотя как-то принимал участие в трансляции футбольного матча, где он играл в составе команды Мичиганского университета. Он предлагал мне любую должность в его кабинете, но мне хотелось закончить второй срок своего пребывания на посту губернатора, и я сказал, что предпочитаю остаться в Сакраменто.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное