Жизнь после утраты. Психология горевания

«Никто не знает, где начинается СПИД. Теперь мои друзья в Лос-Анджелесе с трудом могут вспомнить, что они чувствовали раньше, до появления болезни. Но все мы наблюдали за тем, как росли потери в Нью-Йорке, потом в Сан-Франциско – за годы до того, как это коснулось нас здесь. Медленно зарождающийся ужас – вот как это приходит. Сначала ты оснащен сотнями различных амулетов, чтобы не подпустить это к себе. Затем внезапно выясняется, что какой-то твой знакомый оказался в больнице, и вдруг – ты сам, готовый сражаться, в расцвете сил. Врачи особо не заботятся о том, чтобы скрыть, что у тебя нет средств к самозащите. Поэтому ты пытаешься смастерить хоть какое-то оружие из того, что у тебя под рукой, словно узник, вытачивающий нож из ложки. Ты сражаешься яростно, грубо, но уступаешь в грубости – этому»[49]

.

Не случайно, что Моне использует образ войны. Часто в качестве модели, наиболее близкой переживаниям геев, уцелевших в эпидемии СПИДа, берется опыт солдат, понесших множество утрат в военное время. Но даже эта модель не вполне подходит, потому что те смерти, по крайней мере, могли быть оправданы высокой моральной целью защиты своей страны, в то время как смерти от СПИДа кажутся совершенно случайными и бессмысленными.

Работа горя включает не только полное оплакивание утрат в настоящем, но и прохождение через любые не полностью оплаканные утраты в прошлом. Такие задачи становятся невыполнимыми, когда одна утрата накладывается на другую. Психолог, консультирующий случай тяжелых утрат, заметил: «Живущие в мире ВИЧ, едва завершают скорбеть по одному ушедшему, как обнаруживают, что умерли еще четверо, а то и десять других»[50]

.

СПИД привел к пересмотру как идеи будущего, так и представления о продолжительности жизни у целого поколения. Если раньше молодые люди считали смерть случайным событием, отвлеченным понятием, то теперь мужчины и женщины уже в двадцать-тридцать лет вынуждены справляться со множеством утрат. Социальный работник, сам ВИЧ-инфицированный, описал в газете «Нью-Йорк Таймс», как вирус ограничил его мир. Сотня его «хорошо знакомых» людей умерла от СПИДа, и сейчас, по его оценкам, больше половины его близких друзей «болеют или уже ушли из этой жизни». Когда он вновь побывал в Нью-Йорке, то «чувствовал себя, как еврей, вернувшийся в Берлин после Холокоста. „Мир, который я знал, ушел… Я скорбел по стольким людям. Мне сорок с небольшим, и тяжело смириться с тем, что это конец твоей жизни и конец жизни твоих сверстников. Эти чувства невыносимы. Это произошло лет на тридцать раньше, чем я предполагал“[51]

.»

Мы все еще не имеем исчерпывающих исследований, в которых рассматриваются отдаленные психологические последствия эпидемии СПИДа. Возможно, кто-то думает, что сообщество геев будет уничтожено СПИДом. Однако происходит совсем иное. Какими бы ни были индивидуальные последствия, геи как сообщество мобилизовали духовные, физические и политические силы, чтобы ответить на брошенный им вызов. Налицо их героизм, гуманность и мужество, они демонстрируют незаурядное старание справиться с болезнью.

Незавершенные дела между понесшим утрату и умершим