Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха

– Это ещё не всё, – продолжила судья. – Главное в другом. Главное заключается в том, что вы опоздали ровно на год. По закону ребёнок с одиннадцати лет сам решает, с кем из родителей хочет остаться. Вы, наверное, понимаете, что на суде Юра скажет: «с ними». Суд обязан будет согласиться с выбором ребёнка.

– А как же быть с тем, что мальчика воспитывают люди, у которых всё основано на воровстве и подлоге?

– За подлог с них взыщут. Но это другой вопрос.

Разумеется, я понимала, кого выберет Юра. Воспользовавшись секундами, когда мы с ним остались вдвоём, я успела ему однажды сказать: «Юрочка, я тебя очень люблю. Я по тебе очень скучаю, мой мальчик. Очень. Вот поедем с тобой в город, где я живу…» – «Зачем?» – прервал меня тут же сын. «Сюда будешь приезжать, когда тебе только захочется». – «Нет», – сказал он своё слово. «Нет, нет» – ответ на всё.

Центром безликой, унылой квартиры Бахаревых был буфет, набитый стеклом и фарфором.

– У вас в доме нет ни единой книги, – заметила я.

– Сегодня нет ни одной, а завтра будет целая библиотека, – ответил хозяин дома.

– Покажи мне свои фотографии, – попросила я сына.

– Какие?

– Все, где есть ты.

Юрочка с отцом идут через поле. Видно, к реке. На отдыхе. На другом снимке – оба стоят около телёнка… Юрик его гладит… Вдвоём с отцом на корточках кормят кур. Сидя на табуретке, отец что-то чинит, а безмятежный, спокойный Юрочка стоит возле него.

Я смотрела на эти снимки как на зримую плоть проживаемой сыном жизни. Видела расторопные движения Веры Петровны, высверк бриллиантовых серёжек в её ушах – и только теперь наконец вполне прозрела: мой сын любит этот дом, этих людей. Каждого в отдельности и обоих вместе. И они любят его. Он с ними сросся. Они для него изначальная, прочная реальность.

Единственный раз лицо Юры просияло, когда, уже поняв, что сын любит женщину, укравшую его у меня, я при нём преподнесла ей коробку с духами. Для него это означало мир между взрослыми. И только так я была для него – приемлема.

Ещё несколько дней назад я сочла бы сумасшедшим человека, предрёкшего мне, что, отыскав сына, я добровольно откажусь от суда. Но представить, как по ходу суда сын будет узнавать недетскую правду о семье, о родителях, как должен будет отвечать в присутствии чужих людей на мучительные для него вопросы?.. Подвергнуть его этой процедуре значило окончательно отвратить от себя. У него уже была своя воля. Я не смела на неё покушаться, ломать её. И от публичного разбирательства отказалась. Никакой суд не мог бы мне помочь.

«Зачем вы приволокли с собой эту особу?» – спросил однажды Филипп, указав на Н. Они в полном смысле слова возненавидели друг друга. Не выдержав поражения в схватке, Н. собралась в Кишинёв:

– Тебе здесь больше нечего делать. Поедем домой.

У неё по щекам катились слёзы. Её сын был чуть младше Юры, она его очень любила. Но я двинуться в обратный путь не имела сил. Ни на что не надеясь, просто хотела подольше побыть возле сына.

Я решила познакомиться с учительницей Юры – узнать, к каким предметам у него есть склонность, чем он увлекается. Подготовленная его «родителями», враждебно настроенная учительница начётническим тоном вынесла мне свой личный приговор: «Если бы вы были настоящей матерью, то оставили бы Юру в покое и уехали отсюда».

* * *

– Всё, что лежит здесь, в деле, даёт основание для процесса иного масштаба. Когда-нибудь такой процесс состоится. Когда-нибудь! Но чем, кроме глубочайшего сочувствия, помочь вам сейчас? У меня душа переворачивалась, когда я читала письма ваших друзей. Письма замечательные, – сказала мне судья, Полина Ивановна Фёдорова.

– Что же вы мне посоветуете?

– Заберите документы. И письма ваших друзей я вам верну. Не хочу, чтобы к ним прикасался адвокат Бахарева. Кстати, Бахарев нанял самого лучшего. А совет? Попытайтесь как-то договориться с ними мирным путём. Должно же быть в них что-то человеческое.

У правосудия оказалось столько необоримых подпунктов, статей, отнимающих надежды на то, чтобы мне вернули сына. Ни об один из них не споткнулся закон, выдирая нас с корнем из жизни. Договориться мирным путем? Должно же быть в них что-то человеческое? Хотелось и мне так думать! Как просительница, я попыталась договориться, чтобы Юра время от времени мог ко мне приезжать. Но разговор с его преуспевающим отцом ничего не изменил. «Юра – мой наследник! Мое будущее», – твердил он. Ребёнок должен иметь один дом, а не несколько. Желание чувствовать сына ежечасно своим делало его твердокаменным. Душа мальчика должна была принадлежать только ему.

– Юра должен закончить школу в привычной для него обстановке, поступить в институт, – повторял Филипп. – Вы что, считаете, что можете дать ему больше, чем я?

– Да! Да! Да! Считаю: да. Я – мать!

– А я – отец. Вам надо свыкнуться с тем, что поправить уже ничего нельзя.

И он называл сумму, положенную в сберкассе на имя сына: сопоставима ли она с тем, что могу предложить ему я?