Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

– К сожалению?.. к сожалению! – повторил д'Ассеньяк. – Что это значит?

– Очень ясно, – возразил сэр Гунчтон, с несколько натянутой улыбкой. – Это значит, что Чианг-Гоа отклоняет возможность подарить мне еще ночь любви, которую я у неё просил.

– А! Вы полагаете? – возразил д’Ассеньяк голосом, в котором слышалась радость. Аксиома говорит правду: «в несчастье наших друзей есть всегда нечто, что доставляет нам радость». Неудача претерпенная его соперником смягчила беспокойство д’Ассеньяка. Чианг-Гоа отказывала сэру Гунчтону, желая сохранить себя для д’Ассеньяка. Самолюбие, где ты скрываешься?

– Я так верю этому, – сказал сэр Гунчтон, – что не буду пробовать бороться против подобного решения… А вам, граф, не присылали послания?..

– Нет… Я жду.

– И он решил дожидаться до второго пришествия, – смеясь, сказал Данглад.

– И я не стану противоречить д’Ассеньяку, – возразил сэр Гунчтон. – Хоть и вытесненный из рая, я, который испробовал всю сладость, признаю необходимость познакомиться с ней. А вы, Данглад, который ничего не ожидает, не хотели ли вы быть с нами? Мы едем, я, Лорд Мэльгрэв, сэр Вельлеслей дня на три в Бентен.

Данглад сделал отрицательный знак.

– Благодарю вас, – отвечал он, – но если моего друга удерживает на берегу жажда наслаждения, то обязанности дружбы удерживают меня здесь же… Счастливый или несчастный, принятый или отвергнутый, – Людовик не будет оставлен мною одиноким в Иеддо.

Европейцы в Японии. Старинная роспись по шелку

– Поистине, – сказал сэр Гунчтон. – Орест и Пилад не расстаются. Итак господа, сегодня вторник, я буду иметь честь видеть вас или в четверг вечером, или в пятницу утром…

– Господа!.. господа!.. – воскликнул д’Ассеньяк, – не ошибаюсь ли я?.. Эта молоденькая девушка, которая сходит с носилок перед нашим домом, не принадлежит ли Чианг-Гоа?..

Данглад и Гунчтон подошли к окну.

– Кажется, – сказал Данглад…

– Да конечно, – сказал сэр Гунчтон, – это одна из служанок Чианг-Гоа; та же самая, которая была у меня утром. Но тогда она была в канго, а теперь в норимоне[41]. Признак победы, граф… Вы приняты. Служанка проведет вас к госпоже.

Д’Ассеньяк не дослушал. Он уже был под перистилем[42], около японки, из рук которой он взял письмо и тотчас же его распечатал.

Он уже читал, что писала ему куртизанка:

«Графу Людовику д’ Ассеньяку».

«Приходите!»

Чианг-Гоа

– Я принят!.. принят!.. – вскричал он. – Прочтите, господа! Она говорит мне: «Приходите!..» Вы были правы, сэр Гунчтон, – норимон был хорошим признаком. До свиданья, господа!.. до свидания, Эдуард!.. до завтра.

Ошеломленный своим торжеством, д’Ассеньяк пожал руки своим друзьям, называя сэра Гунчтона Эдуардом, а Эдуарда сэром Гунчтоном.

Последний попробовал бросить каплю холодной воды на эту излишнюю радость.

– Полно, – сказал он тихо своему другу, – успокойся немного! Ты точно школьник, в первый раз отправляющийся на свидание. Честное слово, ты бесчестишь флаг Франции.

– Смеюсь над Францией? – непочтительно возразил граф. – Что такое Франция: во всём мире одна только страна – Япония! И во всей стране одна женщина – Чианг-Гоа!.. Эта женщина зовёт меня: «Приходи»! Я лечу! Прощай!..

И он бросился к носилкам, которые быстро удалились, несомые четырьмя сильными носильщиками.

– Но не будет ли благоразумнее, – сказал Данглад сэру Гунчтону, вместе с ним глядя на эту комичную сцену, – если наша стража будет охранять моего друга до Чианг-Гоа?

– Бесполезно, – ответил англичанин. – Носильщики Бриллианта Иеддо известны всему городу. Никто не осмелится напасть на них. – И кланяясь художнику, он добавил: – наконец, если я не смог сделать приятное собственно для вас в этом случает, то, по крайней мере, я рад, что доставил полное удовольствие вашему другу!.. Его радость так искренна и жива, что удовольствие мешает мне ревновать, – даже если б я мог быть серьезно ревнивым.

Данглад пожал плечами.

– Д’Ассеньяк – большой ребёнок! – сказал он. – и вы уверяете, сэр Гунчтон, что этому ребёнку нечего опасаться?..

– Да что же может с ним случиться, кроме того, что предвидится?.. Он отправляется ужинать к прекрасной китаянке… Потом… Завтра утром вы его увидите, радостнее чем когда-либо, возвратившимся с рассказами о восхитительной ночи… Вот и все!.. Спите же с миром. Есть лишь одна опасность, которой может подвергнуться граф этой ночью!.. Но эта опасность самого сладостного сорта…

* * *

Сэр Гунчтон удалился, оставя Данглада одного со своею печалью… Печального в первый раз, после двухлетнего путешествия со своим другом.

Была ночь. Он стоял, облокотившись на окно, куря потухшую сигару; сколько времени провел он в этом мечтательном положении – он не знал. Но его вывел их него неожиданный случай…

От земли до окна, у которого стоял Данглад, было расстояние около двух метров. Вдруг, так что Данглад не мог дать себе отчета, как это случилось, перед ним появилась фигура почти у самой оконной решетки. При этом неожиданном появлении Данглад машинально попятился назад.

Но чей-то голос сказал по-английски:

– Вы Эдуард Данглад?

– Я.

– Вам письмо от Чианг-Гоа.