Зимние девочки (ЛП)

Проповедник стоит у изголовья гроба и складывает руки, чтобы пригласить сюда богов. Он благодарит всех за то, что они пришли сюда, но его голос дрожит и расслышать все тяжело. Парочка покойников быстро проходят мимо, надеясь, что их не заметят.

Один из них - высокая женщина в ботинках и длинной норковой шубе, ее желтые волосы заплетены в безупречно аккуратную, французскую косу, на ней черные, солнечные очки, не нужные сегодня и вовсе. Пасмурно, тучи висят низко над землей.

Моя мать.

Я стаю позади Элайджа. «Прикрой меня от ветра, хорошо?»

«Что?» спрашивает «Конечно»

Я считаю до десяти, затем смотрю из-за его плеча. Она стоит с краю толпы, рядом с футбольной командой. Она кивает и улыбается всем, кто ее видит.

Какой-то парень подходит к священнику, и говорит ему что-то, возможно, объясняет, что ветер дует очень сильно и ничего не слышно.

Священник кивает, и кричит «Давайте помолимся!» Я утыкаюсь лбом в крепкую спину Элайджи.

Вдень, когда мы хоронили Нону Мэриган, я шла позади матери, она вскидывала руку каждый раз, когда спереди попадался выступающий корень какого-то растения, о который я могла споткнуться. Мне было тринадцать.

Мы прошли под умирающими дубами, проницательными воронами, шагающими по веткам, и ангелами, выглядящими, словно подростки, замороженными во мраморе, с паутинами, тянущимися с их голов к их хрупким плечам.

Нона ждала в своем гробу рядом с ямой, выкопанной у края кладбища, когда новая его часть только заполнялась могилами.

Она выбрала гроб и гимны, и молитвы. Она потребовала, чтобы люди отдали деньги в библиотечный фонд вместо того, чтоб принести ей бесполезные цветы. Всем дали буклеты, чтоб мы могли молиться вместе, но я не взяла. Мама плакала, не поднимая лица потому, что Нона не любила, когда кто-то утраивал сцены или истерики на публике.

Я была так ошеломлена видом слез, текущих по ее щекам, что я пропустила большую часть молитвы.

Могильщики сняли гроб моей бабушки так, словно он был наполнен перьями. Когда они опустили его в землю, призраки покинули его, словно бабочки, разлетевшись по кладбищенской земле.

Мраморные девочки шептали что-то, а призраки прокрадывались внутрь, прячась за моими ребрами.

***

Я открыла глаза. Священник все еще цитировал Библию. Лицо Элайджи было устремлено в небо, оно идеально-спокойное.

Мира со школы всхлипывала, ее отец обнимал ее за плечи. Моя мать стояла с опущенной головой. Ее губы шевелились. Я бы хотела знать, о чем она молится.

Миссис Пэриш уложила голову на плечо своего мужа, а он спрятал подбородок в ее волосах. Его руки обнимали ее хрупкие плечи, чтоб она не прыгнула в могилу вслед за дочерью. Лепестки роз отрывались, их уносил ветер. Некоторые уже были испорченны и навсегда унесены в небо.

Остальная часть скорбящих дрожала, поскольку шторм спускался вниз с севера.

Беспокойные облака призрачным водоворотом спускались вниз, и облепляла могилу.

«Аминь» закричал священник, и ветер заглушил его голос.

032.00

Игра окончена.

Человек в черном прокричал, что мы все приглашены в дом семьи, чтобы продолжить и помянуть Кейси, найти силу в друг друге.

Когда родители Кейси собрались уйти, моя мать остановила их и сказала что-то. Они подошли ближе и обняли ее, мать мягко похлопала их по спине.

«Похороны - это ужасно» сказал Элайджа, «В следующий раз мы будем играть в покер, клянусь. Пошли?»

«Рано. Я хочу посмотреть, как они ее закопают»

Он жует внутреннюю сторону щеки «Я подожду в машине. Мертвые люди заставляют меня чувствовать себя странно»

«Лиа!» ветер почти уносит ее голос, но все же это недостаточно тихо. Блядь. Она увидела меня.

Я прячусь за спиной Элайджа. «Не двигайся» он старается обернуться, но я обнимаю его сзади «Я имею в виду это»

«Что происходит? От кого ты прячешься?»

«Там моя мать»

Он снова начинает вертеться. «Почему?»

Я хватаюсь за его футболку, стараясь остановить его. «Прекрати вертеться. Нельзя позволить, чтоб она увидела меня»

Я толплюсь позади его спины, занавешивая лицо волосами. Автомобильные двери открываются и закрываются, двигатели заводятся, шины хрустят гравием.

«Поему нет?»

Второй раз, когда они обвинили меня. Второй раз, когда они заперли меня потому, что я была плохой, плохой, плохой. Мои родители хмурились, они разозлились, разозлились, разозлились.

Мертвые, сгнившее дочери оставляют после себя плохой запах, который тяжело смыть даже самым старательным уборщицам. Не важно, насколько они стараются. Мои родители обвиняли всех, туда-сюда, обвиняли Лию, они обвиняли больную и истощенную Лию, в том, что это ее вина, ее ошибка, ошибка, ошибка. Моя мать хотела быть боссом, Доктором Мэрриган, главной, а не Матерью Больной Лии. Это не работало.

Доктора клиники вырыли ров вокруг меня и сказали, что она не может переплыть через

него, она должна была ждать, пока я сама не приглашу ее на разводной мост. После этого она пропустила пару приемов семейной терапии. Она пыталась объяснится, но мои уши были забиты пастой, хлебом, и молочными коктейлями.