Зимние девочки (ЛП)

Злые слезы прыснули с ее глаз, стекая к подбородку по ее красным щекам.

«Я хотела есть!»

Я прикрыла рвоту травой и отвела ее в ванную, чтоб она могла помыть волосы. Я убрала рвоту с ее футболки, отмыв пятна мылом и постоянно кашляя при этом. Когда она была в душе, я засунула ее футболку в стиральную машинку. Я срезала с мыла противно пахнущие части, лишь бы избавится от этого запаха. Когда мы зарылись в наши спальные мешки, она сказала, что каждая девочка в ее театральном лагере вызывала рвоту. Когда я спросила, для чего им это, она сказала, что все они были толстыми-толстыми-толстыми, и потому надо было что-то делать с этим. Лагерь научил Кейси большему, чем школа.

В восьмом классе она стала профи, нанося цветные пометки каждый раз, когда срывалась, они были двух цветов: апельсиново-оранжевый и землянично-синий. Так она знала, что все идет, ка нужно.

Ее любимый палец для рвоты всегда был поцарапанным и никогда не заживал. Она говорила маме, что эти царапины она получила на тренировке/театральных занятиях/занятиях по труду. Или собака укусила ее.

Кейси стала похожа на американские горки в средней школе. А я, в свою очередь, осталась каруселью, лошадкой, замороженной в одной позиции, с широко открытыми глазами, и кто-то нарисовал осколок, способный эти глаза выколоть…

Я должна была выкопать Пинки из-под Почти Дикого куста, его теплые кости в синей бандане. Я должна была вплести эти кости-спички в свитер, или повесить их на цепочку, и носить, обвитые вокруг шеи. Если бы у меня были зеленые морские камешки, это тоже могло бы сработать. Всякий раз, когда я терялась бы, я могла приложить камень к глазу. Намного лучше, чем вращающийся компас.

Значок, оповещающий о том, что мой бак пуст, замигал рядом со спидометром. Нет проблем.

Моя мать, доктор Марриган, заезжает к гаражу. Она смотрит на меня сквозь свое и мое оконное стекло, до того, как гаражная дверь открывается. Ее нос красный, а глаза припухшие, как будто она плакала. Она отворачивается от меня, и заезжает в гараж.

Я остаюсь в машине на несколько минут, а потом следую за ней.

035.00

Я уверена, что она ждет меня в столовой, температура воздуха там пятьдесят восемь градусов, ее бумаги с лекциями аккуратно разложены, с моими провалами и ошибками, отмеченными в порядке возрастания. У нее есть диаграммы, чтобы доказать все, что я делаю, является неправильным, и что моя единственная надежда состоит в том, чтобы позволить ей взять мои клетки моей ДНК. Тогда она сможет вырастить новую себя, обтянутую моей кожей.

Но нет, ее там нет.

Она ждет меня в библиотеке, которую нормальные люди называют гостиной. Нет. Все на месте: мили вычищенных книжных полок, журналы по кардиологии, сложенные на журнальном столике. Но никакой Доктор Мэрриган тут нет.

Нет и на кухне.

Она не выполняет однообразную работу в подвале. Не работает на тренажере со своим прессом.

«Мама?»

Трубы дрожат, а от водонагревателя идет пар. Она, наверное, принимает душ.

Я на носочках прохожу два пролета, медлеееенно поворачиваю ручку, и со скрипом открываю дверь ее ванной. Я вдыхаю пар вместе со слезами взрослой женщины с телом девушки. Я закрываю дверь снова.

Когда она спускается спустя час, кофе сварено, апельсиновый сок налит, ее привычное место свободно, с тонким фарфором Ноны Мэрриган, столовым серебром, ребрами,

выдернутыми из гигантской груди кухни, и белоснежными салфетками.

Так, она любит - точно и аккуратно. Просто так.

Слезы стерты, но ее нос по-прежнему красный. Она осматривает кухню, потерянная и обескураженная потому, что я не следовала ее предписаниям. Я протягиваю ей сок. Когда она отпивает, я выливаю яйца на сковороду и включаю горелку.

Каждый шаг, совершенный на кухне, как тест, - я сильная для того, чтоб взять кусочек масла. Я достаточно сильная для того, чтоб взять кусочек хлеба, распаковать упаковку и положить его на сковороду.

Я смываю жир с кончиков пальцев, не облизывая их. Сегодня я прохожу все тесты с развевающимися знамёнами.

«Когда ты научилась готовить?»

«Дженнифер научила. Эмма любит омлеты»

Она шморгает носом «Там, в духовке, что-то еще?»

«Я хотела сделать маффины из морковки, с изюмом. Эмма тоже их любит. Но у тебя нет, ни морковки, ни изюма. Потому они с мускатным орехом» я разбила яйцо «Твой холодильник пуст. Я нашла для омлета только шпинат и лук»

Она изучает порезанные овощи на разделочной доске.

«Только шпинат»

Я наливаю кофе в фарфоровую чашку и протягиваю ей. Она ставит чашку на стол, достает свой месседжер и телефон, кладя их рядом с вилкой. Она тонет в мягком кресле, глаза вовсе не сосредоточенны на пустой тарелке перед ней.

«Кто это был?» спрашиваю.

«В смысле, кто?» - она смотрит на меня

Я медленно выливаю яйца на раскаленную сковороду «Кто из пациентов умер?»

«С чего взяла, что это случилось?»

Я поднимаю корочку омлета, чтобы позволить влажному яйцу скользить вниз.

«Единственный раз, когда ты плакала в душе, это когда умер твой пациент»

Шипение сковороды. Звон таймера духовки.