Я быстро перечислила, чего мне хотелось в профессии. Хотелось, чтобы дело привлекало интеллектуально, хотелось работать с умными, пытливыми коллегами над долгосрочными проектами. Хотелось, чтобы работа была значимой. Патрик терпеливо слушал, как я в режиме реального времени изливала воззрения четырнадцати лет гуманитарного образования и желания типичного представителя среднего класса. Потом мы молча вперились в улицу. Отсутствие у меня четкого представления о жизненных целях здесь было явно лишним.
Мы вернулись к оставленному мной велосипеду. Уже у двери его кабинета я вручила Патрику «Устарели ли тюрьмы?», и он оживился. Сказал, что увлекался американским тюремно-промышленным комплексом. Лишение свободы в Соединенных Штатах – один из величайших позоров современной эпохи. По его словам, история осудит нас и будет права. Зная, что он бросил колледж, я предложила ему конспект посещаемого мной семинара о карцерном архипелаге. Он вежливо потягивал остатки чая со льдом.
Когда мимо прошли сотрудники, энергетика изменилась. Мне напомнили о пропасти между нами: Патрик управлял компанией, а я отвечала на запросы об удалении контента в связи с нарушением авторских прав и помогала пользователям при блокировке аккаунта. Я троллила его в Интернете, а он нашел время пообедать со мной. Он – сама обворожительность, а я – рядовая, несобранная, случайная попутчица без целей. Интересно, какой он босс?
Мы снова пожали друг другу руки, точно в конце собеседования, и договорились поддерживать связь. Я решила, что, скорее всего, никогда больше его не увижу. Тем не менее у меня оставалась куча вопросов, много о чем хотелось с ним поговорить. Тюремный аболиционист, знавший древнегреческий, не вписывался в архетип технаря-учредителя. Я поднялась в гору к своей квартире, мимо палаточных лагерей и старинных трамваев, в тумане.
Комментаторы на форуме спорили, результативнее ли работать усердно или с умом. Удивительно измеряли количественно качественные показатели.
Спорили о том, реально ли выгорание, насколько оно вознаграждается материально. Делились ссылками на научно-популярные статьи о творческом потенциале прокрастинации. Восхищались китайским рабочим графиком «996»: с девяти утра до девяти вечера, шесть дней в неделю. Писали о ценности видеть своих маленьких детей, о том, что первые годы формирования их личности важнее других.
Мужчины обсуждали роль равенства в экосистеме как стимула зарабатывать бешеные деньги. Один писал, что речь о независимости.
Бешеные деньги: броская фраза, мотивация, стиль жизни. По словам барахтающихся на мелководье либертарианства интернет-пользователей, это и есть чистая американская свобода. Что оспаривал учредитель стартап-компании, утверждая в ее блоге, что главное – это менталитет или отношение, а вовсе не деньги: дело отнюдь не в деньгах. По крайней мере, после определенной суммы.
Венчурный капиталист, впоследствии обвиненный в сексуальных домогательствах, услужливо поддакнул, что в Таиланде бешеные деньги совсем другие. По нему, так в Юго-Восточной Азии с лихвой хватит миллиона. Он писал: «А может, и нескольких сот тысяч».
Вспыхнули побочные споры о том, является ли финансовая выгода – перспектива бешеных денег, эта сочная морковка на палочке – правильным стимулом для сотрудников стартапа.
Я снова встретилась с Патриком. В продолжение другого спора в Интернете мы поужинали в ресторане у Бернал-Хилл, потом, как результат неоконченного разговора, ужин в Мишн, далее ужин в Аутер Сансет, после у нас завязалась дружба, почти семейная своей непринужденностью.