Зловещая долина. Что я увидела, попав в IT-индустрию

Город обретал очертания непритязательной идеи проектировщика о богатом мегаполисе. Квартиры застройщики лепили из ничего. Молодые деньги впали в безумие. Вокруг множились коворкинги, высококлассные салатные бары, анемичные новостройки с узкими балконами. Гуляя по уносимому временем центру Бруклина, я вдруг в полной мере прочувствовала виденные мной в глазах старожилов Сан-Франциско ярость и горе.

Перед отъездом я с подругой Лией пошла на представление нашего знакомого музыканта и хореографа.

Спектакль был красивый и странный, тревожащий. Глядя, как танцоры легко скользят по сцене с черным задником, я всплакнула, вытирая нос программкой. Меня тронули трепет, энергия, живость и отчаяние нашего друга – его стремление создавать искусство вопреки цивилизации, едва ли способной оценить творческий труд, то, как он посвящал этому жизнь; тронули его одаренность и упорство. Я бросила взгляд на Лию, сверить свои чувства – та сжала ладонью подбородок, куда сдержаннее, но не менее потрясенная.

Спектакль шел два вечера. Возможно, его писали на видео, но казалось, все это было только для нас. После выступления хореограф стоял в фойе, краснел, стеснялся и принимал букеты, завернутые в грубый магазинный пергамент. Вокруг народ в конструктивно креативных нарядах собирался выпить по пластиковому стаканчику вина. Мы поздравили хореографа и отошли пропустить ожидавших очереди друзей.

На улице мне стало горько и обидно. Горько, потому что я топталась на месте, и обидно, потому что я застряла в отрасли, не замечавшей многое из того, что меня волновало. Не хотелось быть неблагодарной, но я с трудом понимала, почему написание писем в службу поддержки финансируемой венчурным капиталом компании вознаграждается лучше творческой работы или гражданской активности. Все эти мысли были не новы, да и отнюдь не технологии разрушили золотой век хорошо оплачиваемых художников, но меня внезапно накрыло. Этот поток сознания я обрушила на Лию, и, пока она ловила такси, я поклялась удалить свои блокировщики рекламы и музыкальные приложения.

– Почему бы тебе просто не уйти и не найти то, что тебя волнует? – спросила Лия, когда мы с грохотом неслись по Вильямсбургскому мосту к ресторану, где она работала.

Я сказала, что меня держат деньги и медицинская страховка, а еще образ жизни. Хотя образ жизни меня, казалось, не сильно держал, но очевидным образом он мне нравился. Технологическая индустрия делала меня идеальным потребителем творимого ею мира. Дело было не только в досуге, легкой доступности хорошей еды и личного транспорта, а также разнообразных развлечений. Прежде всего речь шла о культуре труда: Кремниевая долина правильно ухватила свою притягательность. Причастность к чему-то передовому и новому. Подпитывающую энергетику окружения, легко выражающего и удовлетворяющего свои желания. Ощущение, что все доступно.

Я спросила Лию, не перестаралась ли я в поисках смысла всего этого. Не уверовала ли в мифы индустрии? Я попыталась рассказать о безумной, самодовольной культуре труда в Кремниевой долине, о том, как все помешались на биохакинге для более продолжительной и производительной жизни, о том, как осуждается признание технической работы сделкой, а не благородной миссией или местом в космическом шаттле. В этом отношении все как в книгоиздании: заявить, что работаешь за деньги, равносильно добровольному уходу. Хотя, возможно, технологическая сфера в этом была не уникальна: возможно, такова проблема нашего поколения – чрезмерность ожидания.

Я спросила, а почему нельзя воспринимать работу так, как большинство людей: обмен времени и труда на деньги? Почему нам надо притворяться, что все так весело?

Лия кивнула, кудри чуть заметно дрогнули.

– Верно, – сказала она. – Мне только непонятно, зачем себя насиловать. Твоя работа может быть органично встроена во всю твою остальную жизнь.

Она протянула руку и пожала мне запястье, потом прислонилась головой к окну.

– Ты вправе наслаждаться жизнью, – сказала она. Город проносился мимо, ванты моста мерцали, как задержка на фотографии или цифровые помехи.

* * *

Неделю спустя в аэропорту в ожидании посадки на обратный рейс я обратила внимание на стоящего в начале очереди мужчину. Он показался смутно знакомым, как чей-то муж. Я подошла, утопая в пухлом рюкзаке за плечами, и поняла, что это гендиректор стартапа электронных книг. Рядом с ним стояли технический директор и директор по развитию. Даже во флуоресцентном свете терминала все трое выглядели аккуратными и энергичными. Сумки у них в руках были невелики и безупречны. Я только что съела сэндвич с индейкой и стеснялась запаха горчицы. И уже чувствовала себя обезоруженной их хорошим отношением.