Змеиное гнездо

Надо же. Судя по имени, уважаемая служанка была родом из Пустоши – любопытно, как у них на юге все переплетается! Совьон уже радовалась тому, что ее позвали. Она принялась изучать старую няньку: кожа – сморщенная, загорело-смуглая; седые волосы – под синим платком.

– Моя государыня, – продолжила Горуша ласково, точно никого, кроме них, не было в горнице. – Не стращай княжну. Ее жених знатного рода. Он убил Сармата-змея. Он…

– Знатного рода! – воскликнула Гедре. – Я бы отдала все староярские богатства, лишь бы не иметь ничего с Горбовичами. Его отец запер мать своих детей, бедную княгиню Меланью, в далеком степном храме. Сказал ли он ей, что ее старший сын погиб? А то, что он выслал младшего побираться по миру? Жива ли она сейчас или давно зачахла от горя? А его дед! Он воевал с тукерами и заживо сварил Мэрге-хана в котле. Потом, помнится, взял себе тукерскую наложницу, которая чувствовала себя в Гурат-граде вольнее, чем его законная жена.

Казалось, женщины в горнице даже дышать стали тише, через раз, так боялись рассердить княгиню пуще прежнего. Совьон обернулась, и увидела: все да не все. Рацлава сидела у окна и, как и Совьон, живо вслушивалась в происходящее – должно быть, собирала ниточки для грядущих песен.

– Горуша, – потребовала Гедре. – Назови мне хоть одну женщину, которая была счастлива в гуратском тереме. Даже та тукерская наложница, и та плохо кончила. Как князь умер, она попыталась посадить на престол своего байстрюка. Извела старшего княжича, а младшего не успела, и Кивр Горбович умертвил и ее, и ее детей. Не припомнишь, как? А я вот помню – он привязал ее к конским хвостам.

Гедре раздраженно отложила рукоделие.

– Все, что связано с этим родом, запятнано кровью и горем. – Она глянула на княжну. – Ты слушай внимательно. А то хвост распушила: «Когда вернется, когда вернется…»

Не так скоро, как княгиня могла бы подумать. Совьон знала: смерть Сармата-змея – еще не победа. На Маковом поле им пришлось не то что отступать – бежать. Тукеры и каменные ратники Ярхо сражались как звери, и их ужасно разозлила гибель Сармата.

– Осенью должен воротиться, – пророчески изрекла Горуша. – Как раз к свадьбе. В начале зимы-то играть не станут.

Повисла страшная тишина.

– Сдурела? – осведомилась Гедре холодно. – Ни один из известных мне князей, даже если наутро окажется в Старояре, не женится на моей дочери, пока ей не исполнится хотя бы семнадцать лет.

– Княжна в невестином возрасте, – заворчала Горуша. – В ее годы уже принято…

Это стало последней каплей.

– Может, у кого и принято. – Гедре поднялась на ноги. – Но это мой дом и моя

дочь.

О духи. Крепко старая служанка сидит на своем месте, если рискует так переговариваться с княгиней!

– Доброй ночи, – пожелала Гедре Витовна стальным голосом.

Она развернулась на каблуках и удалилась, больше ни на кого не глядя. За ней бросились несколько теремных девушек, а остальные, засуетившись, принялись убирать полотна и веретена.

Княжна беспомощно оглянулась. Старая Горуша что-то сказала ей на ухо.

Совьон проследила за ними, а потом вздохнула и довольно потянулась. Все-таки приятно, что не она стала причиной сегодняшних пересудов.

* * *

– Не думаю, что тебе стоит смотреть на него.

Кригга обернулась. Рацлава по-прежнему стояла, прислонившись к дверному косяку.

– Я… вовсе не… – Кригга потерла лоб. – Это пустяки.

Рацлава не изменилась в лице.

– Неужели? Ну, как знаешь.

Вилдзе Витовна захотела, чтобы Кригга была среди девушек, сопровождающих ее и княгиню в Божий терем. Она подарила Кригге шелковую ленту и платье чудного грушевого цвета – принарядиться. Ленту Кригга вплела в единственную косу и даже пыталась заплести Рацлаву так же, как и себя – на юге две косы носили лишь замужние женщины. Но Рацлава воспротивилась. Заявила, что у нее дома, в Черногороде, принято с точностью до наоборот, и уж теперь-то, когда в ее жизни не стало ни марл, ни тукерской полонянки из каравана, она будет носить столько кос, сколько пожелает. Вывернулась из цепких пальцев Кригги и перебралась подальше, к выходу; нащупала дверной косяк – и сказала это.

Не стоит тебе смотреть на него.

Криггу развеселила их шутливая перебранка насчет волос, но сейчас веселье как ветром сдуло. Потому что люди говорили: на площади перед Божьим теремом вбили кол, а на том колу – голова Сармата-змея.

– Зачем ты так? – Кригга похолодела. – Мне не страшно увидеть его мертвым. Он злодей.

– Конечно, – легко согласилась Рацлава, но Кригге не понравился ее тон, и она чуть не расплакалась от досады.

В последние дни к ней стали возвращаться человеческие чувства – все лучше, чем не свойственное ей тоскливое равнодушие.

– Мне его не жаль, – сказала она. – Я рада, что он умер.

– Хорошо.

– Он больше никому не причинит вред. И это замечательно. – Кригга рассерженно выдохнула. – Боги, Рацлава… ты же не думаешь… Я не буду по нему горевать.

– Я не думаю.

Кригга стиснула зубы.

– Может, я хочу увидеть его голову? Хочу убедиться, что с ним поступили так, как он того заслуживал? Может, я…