Змеиное гнездо

– Как пожелаешь, – отмахнулась Рацлава. – Мне лишь казалось, что тебе будет неприятно такое зрелище. Но раз хочешь, рассмотри все хорошенько и расскажи мне. Ну давай, давай, ступай.

Кригга помешкала, пригладила волосы у висков.

– Тебе… помочь вернуться к окну?

– Благодарю, я справлюсь.

Комната, в которой переодевалась Кригга, была маленькая и пустая, если не считать лавок да сундучка, – Рацлава могла спокойно передвигаться в ней на ощупь.

Кригга неосознанно кивнула и оправила рукава, пережатые деревянными браслетами. В котомке, которую спрятал Лутый, дожидались и другие браслеты – тонкие, золотые, усыпанные алмазами, как сахаром, но Кригга не собиралась в них щеголять. Когда Лутый уезжал, Кригга и Рацлава попросили укрыть и их сокровища, оставив себе лишь пригоршню медяков – на возможные нужды. Лутый зарыл котомку при Кригге, чтобы, если потребуется, она могла ее отыскать. Но Кригга совершенно не знала, что делать с богатствами. Подумала было, что стоит отблагодарить княгиню за гостеприимство – Рацлава сморщилась и заявила, что у староярских господ и без нее добра навалом.

Кригге мерещилось, что Рацлава не слишком-то ее жаловала с тех пор, как привезли голову Сармата-змея. Разочарованно усмехалась, качала головой, говорила с призрачным оттенком насмешки – а может, Кригга все это надумывала. Она и сама не знала, что было правдой, а что – плодом ее тревог.

В Старояре начиналось бабье лето, и погода стояла славная. Все бы хорошо, но вчера утром случилось землетрясение: весь город ощутил несильные подземные толчки. Кригга тогда насмерть перепугалась, хотя на деле не произошло ничего страшного. Но княгиня Гедре решила, что если это знак богов, их стоит умилостивить – и собралась в Божий терем.

Наверное, рассудила Кригга, это матерь Тюнгаль неосторожно поднялась со своего подземного престола. Задела макушкой потолок, вот и вышло землетрясение. Кригга и рада была бы поделиться этим знанием, но в Старояре не чтили матерь Тюнгаль, только Ражвецу – хотя отчего бы не чтить обеих матерей?..

В Божий терем ехали на повозке, запряженной тремя гнедыми лошадьми, – на упряжи звенели медные колокольчики. Люди кланялись, завидев княгиню и княжну, и кричали приветствия. Кригга, сидя меж других девушек, жадно разглядывала проносящиеся дома – они мельтешили лентой пряничных крыш и кружевных наличников, разреженных черными кляксами пепелищ. Но когда повозка оказалась на площади, Кригга, сама того не желая, опустила глаза и не смотрела по сторонам, пока не вошла в Божий терем.

За прошедший год она повидала много удивительного, но не растеряла умения восхищаться. Кригге никогда не доводилось быть в Божьих теремах – только на капище между несколькими гуратскими деревнями. Она приоткрыла рот, совсем как ребенок.

Божий терем был огромен – сложенный из исполинских темных брусьев, кажущихся почти черными. Из окошек, прорезанных в скате крыши, струился солнечный свет. Вдоль стен, в нишах, стояли увенчанные идолами алтари, и у их подножия горели лампадки.

Кригга прищурилась, привыкая к полумраку. Было душно и терпко, пахло ладаном и коричным листом, и идолы заволакивал неплотный туман. Кригга была вольна пойти к кому пожелает, но так и осталась стоять, неприкаянная. Она, как и все, не пошла за княгиней к алтарю Ражвецы, а после не последовала за княжной, чтобы зажечь еще один огонек у Талесвы, покровительствующей любви.

Тяжелые запахи ударили в голову, и Криггу закачало.

Из угла на нее глядел свирепый бородатый идол – щелочки его глаз были наполнены бездонной чернотой, а огней у подножия его алтаря было не меньше, чем у Ражвецы. Это Сидуг, поняла Кригга. Страж царства мертвых. Для мест, где она выросла, Сидуг был только помощником матери Тюнгаль, но здесь его жаловали как блюстителя земель, по которым гуляли отлетевшие души.

Едва передвигая ноги, она подошла к жертвеннику посередине зала и взяла с него погашенную лампадку. Она зажгла огонек, когда опустилась у алтаря грозного бога, и ничего себе не попросила. Только смотрела, как плясали блики на закопченном от дыма лице, и в ее мыслях было пусто: один ладан да коричный лист.

Сидуг смотрел строго, недовольно, но Кригге показалось, что его черты исказились от боли, а не от ненависти. Она начала счет тем, кто дожидался ее на той стороне. Спокойно, точно бусина за бусиной, распутывала страшный комок из переплетшихся ожерелий. Отец, отправившийся к пращурам, когда она была еще ребенком. Мать. Сестры – пятеро, мал мала меньше, курносые носики, русые косы. Старая бабка, тяжело болевшая в последние годы, которую Кригга так любила, так любила, что все бы отдала, чтобы снова сесть у ее постели и завести с ней разговор. Подружки. Соседи. Княжна Малика Горбовна, с которой они коротали бесконечные дни и слушали, как завывал зимний ветер в самоцветном лабиринте.