Змеиное гнездо

– Ярхо-предатель, – обронил он брезгливо. – Какой бесславный конец.

Ярхо ждал, что он скажет еще что-нибудь – про убитого отца или разрушенный город, но Хортим Горбович промолчал. Только вытянул из-за пазухи кривой кинжал и поддел каменную пластинку на его щеке; пластинка с трудом отлепилась от его человеческой кожи – а может, и вместе с ней. Щеку Ярхо свело от обжигающей рези: наверное, гуратский князь увидел алеющую плоть.

– Больно? – Хортим Горбович удивленно приподнял брови. – Надо же…

Он чуть наклонился. Заглянул в его – пока что обсидиановые – зрачки.

– Обожди, Ярхо-предатель. – И посулил мягко, с леденящим холодком – в манере Хьялмы: – То ли еще будет.

* * *

Живые соратники Сармата отступили, а рать Ярхо-предателя рассыпалась на части – война окончилась к осеннему равноденствию. Беглецов не стали преследовать, и Хортим вернулся в Старояр, не успела разгореться новая луна.

Город встретил его ликованием. Улочки заполонили толпы – люди бросали ленты и пригоршни ягодок, и повсюду были звонкие голоса, крики и смех. Солнце бликовало на покатых крышах и древесных кронах, облетающих золотом и багрянцем, но единственное, чего хотелось Хортиму, – скрыться в тень; или, на худой конец, оказаться не здесь, а в Бычьей Пади или на развалинах Гурат-града. Он верил, что там бы действительно ощутил эту победу, а в Старояре Хортим чувствовал себя чужим.

Время от времени он беспокойно оборачивался на медленно тянущуюся повозку. В ней везли Ярхо-предателя, закованного крепчайшим бычьепадским железом. От Ярхо откалывались куски камня, но человеческой плоти на нем еще было недостаточно, чтобы пытать его или – тем паче – казнить: камень плотно облеплял конечности, спину и шею. Можно было бы исхитриться и проколоть сердце через зазор в грудном панцире, но Хортим наотрез отказался даровать Ярхо быструю смерть. Он подождет, пока с него не слезет каменная кожа; главное, чтобы до этого времени Ярхо не сбежал. Хортим понимал, что ни единому существу не вырваться из стольких цепей, но все равно тревожился – по его приказу за Ярхо следили без продыху.

Хортим наблюдал за тем, как Ярхо сволокли с повозки и оттащили в застенок при княжьем тереме. Сам проверил, крепки ли прутья тюремной клети, и сам пригрозил охране из числа городских староярцев – пусть только попробуют позабыть о пленнике и напиться в честь нынешнего праздника! Уж Хортим с них спросит.

На дворе князь Люташ хлопал Хортима по спине и говорил громкие и приятные речи, но, глядя на его бледное лицо, Хортим понимал, что Люташа Витовича занимали на пиры и войска и даже не Сармат-змей с Ярхо-предателем – он переживал о раненом сыне и думал, сумеют ли староярские лекари сохранить Микуле руку.

Хортим тоже о многом переживал. Что будет дальше, когда пройдут первые праздники? Надо будет рассчитаться с отступниками-княжегорцами, да и за тукерами не заржавеет начать новую войну. Сумеет ли Хортим восстановить Гурат-град? Сколько на это уйдет лет? К тому же потребуется снарядить отряды в Матерь-гору и рассудить по совести, чтобы князья-соратники не рассорились из-за драконьих богатств. Лутый высказал мысль, что достать сокровища будет сложнее, чем казалось на первый взгляд. Матерь-гору так трясло, что там, поди, и палаты засыпало – никто из живых не уцелел; Хортим тогда удивился, кого Лутый имел в виду. Из живых в Матерь-горе остался лишь старик-камнерез – зачем Лутому о нем вспоминать?..

Пир удался на славу. Хортим был сдержанно-весел – он сидел рядом с князем Люташем, уже умытый, приодетый, будто не только из похода. Напитки ему подносила удивительно красивая служанка, на вид его ровесница. Пусть сейчас она жила в Старояре, Хортим понимал, что девушка родом из его мест – черноглазая, смуглая и стройная; густые смоляные кудри на затылке заколоты на гуратский манер. Как тут не засмотреться? У девушки были тонкие запястья и живое смешливое лицо с лукавой полуулыбкой – Хортим думал, что только гуратские девушки могут так улыбаться. Конечно, подавальщица оказалась тут неспроста – Хортим даже не сомневался, что ее подослала княгиня Гедре. Где это видано, чтобы хозяйка не знала, что творится среди ее слуг? Может, княгиня желала проверить, как Хортим обращается с женщинами, если те остаются с ним на ночь. Или бы просто упрекнула при дочери – князь, мол, уже в доме твоего отца волочится за другими. Мужчины бы не обвинили Хортима, а вот его невеста могла и расстроиться – в любом случае, от щедрот княгини Гедре больше проблем, чем пользы. И хотя девушка была чудо как хороша, Хортим ограничился только ответной улыбкой и потеплевшим взглядом.

Сбоку к нему подлетел Лутый.

– Кня-яже, – протянул он, останавливаясь за мгновение до того, как врезался бы в стол. Его волосы были взъерошены, на шее, перечерченной мозолью от рабского ошейника, висел чей-то платок. – Со стороны можно подумать, что тебе невесело.