«Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

Отправив Вам прошлое письмо, я после, в воскресенье, ночь проплакал, думая, зачем я его обижаю, и оскорбляю, и обличаю. Если я это делаю, то кто будет утешать его в тех скорбях, которые он претерпевает[542].

Иногда старец Софроний чувствует усталость от духовного руководства, которое воспринимал как служение, поэтому он пишет: "Служение мое Вам близится к концу"[543]. В другом письме старец Софроний выражает это более четко: "Душою я рад сподвизаться с Вами, но скажу — это выше моих сил. Много раз я молился, чтобы Господь и Владычица сложили с меня, немощного, это бремя, и это потому, что у Вас непостоянная душа, маловерная. Враг силен потому, что мы немощствуем верою, а если бы не так, то подвиг был бы не только не труден, но даже и радостен"[544]

.

Старец Софроний, видя, что душа Бальфура не исправляется, пишет очень строго: "В прошлом письме я Вам говорил и теперь повторяю, что если Вы не поймете и не исправите в своей душе нечто, то не только истинного старцаотца, но и просто руководителя не найдете себе; хотя бы их и находили Вы, но они все от Вас отрекутся"[545].

Служение, самопожертвование, самоотдача — все это связано с любовью. Подвиг духовничества можно понести, только когда есть любовь во Христе, свободная от страстей и корысти. Старец пишет Бальфуру: "Теперь, связанный с Вами вечными узами любви о Христе Иисусе, Господе нашем…"[546]. Заканчивая другое свое письмо, старец Софроний пишет: "Преданный Вам до конца дней своих"[547]

. А также: "Ты можешь быть вполне уверенным, совершенно уверенным, что я тебя не забуду и не переменюсь в своем отношении к тебе никогда, Богу содействующу. И это не потому, что я имел бы идею ответственности за тебя, нет, так как принимаю положение святых отцов о пределах и условиях духовной ответственности, условиях, которых в нашем случае нет, а потому, что бывают события, которых нельзя изгладить из своего бытия, ибо являются существенной частию этого бытия"[548].

Письма исполнены любовью к Бальфуру, особенно сильной в моменты, когда тот готов на "скорби и страдания": "душа моя порывается обнять Вас и лобызать лобзанием святым, как бесконечно дорогого, любезного мне брата…"[549]

Любовь по своей природе жертвенна, по образу любви Христовой, потому она ведет своего служителя к распятию. В своем письме старец Софроний пишет: "В Вашей во Христе любви ко мне, недостойному этой любви, я уверен, хотя враг и искушает Вас. Но и я… на многое готов пойти ради Вашего спасения. Верую Господу милосердному, что если не поколеблемся, то мы с Вами братья на всю вечность; что после всех скорбей в мире сем вместе поклонимся Ему и облобызаем Его пречистые руки, нас сотворившие и создавшие"[550]

.

Подобный настрой определяет тон наставления Бальфура в переписке. Вся книга — эталон православного духовного руководства на примере Бальфура. В этом важном диалоге один — православный богослов, богословие которого родилось из подвига, молитвы и явления Бога; другой — западный человек с выдающимися интеллектуальными способностями и сильным характером. Переписка передает эту атмосферу. Так, в письме старец пишет:

И время и силы мои истощились. Урывками за эти дни писал я Вам это письмо — то днем, то вечером, то в библиотеке, то в келии. Если Бог приведет нас побеседовать еще и если Вы этого захотите, то рад буду[551].

Однако в Православии наставление творится не только на словах или в письмах, но, прежде всего, горячей молитвой и готовностью к самопожертвованию. Так, Христос не только учил людей и творил чудеса: в свершение [Своего дела] Он пострадал и распялся за всех, явив через Крест и Воскресение Свою великую любовь и тем восставив поверженное болезнью человечество. Во время Своей молитвы в Гефсиманском саду, когда был пот Его, как капли крови, падающие на землю[552]

, Он объял все человечество Своей Божественной любовью.

И старец Софроний, по аналогии, следуя Христу, нес свое пастырское служение в духе Гефсиманской молитвы. В письмах есть много тому свидетельств. Так он пишет: "И сам я молюсь за Вас больше всех и прежде всех (покамест). Обещаю Вам молиться за Вас до гроба, а если дарует такую благодать мне, окаянному, Господь, то и по смерти своей буду молиться за Вас, как за самую дорогую, родную мне душу"[553].

В другом письме старец Софроний пишет:

Для меня стало невозможным молиться за себя одного, но все время молюсь за нас обоих как бы за одного себя, так привязалась душа моя к Вашей благословенной душе. Вместо обычной молитвы "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго" или "Пресвятая Богородице, спаси мя грешнаго" говорю "помилуй нас", "спаси нас". "Трудно нам, Владычице, помози нам, спаси нас, имиже веси судьбами". Почти непрестанно помышляю и молюсь за Вас; только во сне на короткое время, против воли моей, теряю память о Вас. Все правило, всю службу в храме и литургию превратил в молитву за Вас[554].