«Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

Я почувствовал глубочайшее удивление: как много было современных аскетов, которым читатели предположительно приписали эту беседу. Отец Ефрем Катунакский поделился со мной: некоторые сочли, что это он был моим собеседником в приводимом разговоре, содержание которого отражало его собственные мысли. Он же отвечал им: "Не пытайтесь узнать, кто был этот пустынник, но старайтесь применять то, чему он учит, и прочтите эту книгу, содержание которой подобно духовной бомбе". Отец Порфирий Кавсокаливит позвонил мне и сказал: "Побеседуем как-нибудь на эти темы, отец Иерофей. Все, кто читает книгу, говорят мне, что написанное там похоже на то, чему я их учу". И отец Феоклит Дионисиатский сказал мне, как на вопросы о пустыннике он всем отвечал, что "собеседник, пустынный монах, с которым беседовал отец Иерофей, был старец Софроний: он знал буддизм и стоическую философию и поэтому говорит об этих вопросах".

Отец Феоклит Дионисиатский в своем недавнем письме (Пасха 1995 года) мне писал: "Дам вам один совет. Чтобы поднять авторитет книги "Одна ночь в пустыне Святой Горы", в новом издании в прологе хорошо было бы написать: "Сейчас, когда упокоился великий богослов русский иеромонах Софроний, я чувствую необходимость открыть, что книга создавалась не в одну ночь на Святой Горе, но в две ночи: вторая — в Эссексе". По-моему, хорошо дать подзаголовок: "и одна ночь в Эссексе со старцем Софронием"".

Великое почитание, которое питал отец Феоклит Дионисиатский к старцу Софронию, чувствуется в отрывке письма, где он пишет: "Сейчас, дожив до 80 лет и перечитывая мои ранние сочинения, я подумываю, не лучше было бы отложить сочинение книги лет на десять, чтобы написать с большим искусством, большим знанием и вовлеченностью [в суть дела]? На тебя не производит впечатления, что великий Софроний написал меньше книг? Пусть. Бог видит сердца и воздает по собственной воле каждому".

Итак, я прославлял Бога, когда узнал, что беседа в моей книге вызвала много откликов среди великих современных отшельников, и стало очевидным, что написанное мною отражает опыт и жизнь Церкви.

В то время была переведена на новогреческий язык книга старца Софрония "His Life Is Mine" ("Его жизнь — моя"). Старец Софроний нашел момент и поделился со мной: "Европейцы ничего не понимают о плаче, считая это болезненным состоянием. Поэтому я ничего не написал в книге о плаче". И продолжил: "Эту книгу я написал для европейцев. Глава "Трагедия человека" не предназначена для православных. Для последних вопрос трагедии человека может быть исчерпан в нескольких словах. Потому сейчас я пишу другую книгу, более вдумчивую, адресованную православным". Речь шла о книге "Видеть Бога как Он есть", которая вышла в свет позднее.

Как известно, во всяком благоустроенном монастыре ежедневная жизнь общины вращается вокруг двух основообразующих моментов: храма и трапезной. Помимо этого круга — келия каждого монаха и выполняемое послушание. В домик старца никто не мог так просто войти. Однажды я вошел в маленькую кухоньку, чтобы передать ему нечто по его просьбе. Проходя мимо его домика на пути в монастырский сад, всякий раз я испытывал глубочайшее благоговение, испрашивая мысленно его молитв.

Однако я "жил" старца в храме и особенно в алтаре во время Божественной литургии, а также в монастырской трапезной.

Каждое воскресенье мы служили в храме Всех святых. Старец совершал Божественную литургию с предельным сосредоточением. В большом внутреннем напряжении сердце его как будто поглощало в себя весь его ум, но это никак не отражалось на его лице — спокойном и безмятежном. Это показывало, что его ум, отдельно от интеллекта, служил "в алтаре сердца", интеллектом же он следил за совершением Божественной литургии. Однажды во время положенной службы, перед малым входом, старец присел на стул отдохнуть, и я заметил, что ум его был погружен в сердце, находясь при этом в полном сознании, — его голова не склонялась вниз как при засыпании, и в нужный момент он поднялся для совершения малого входа — значит, его рассудок следил за происходящим в храме, а ум был погружен в сердце. Естественно, он не рассказывал и не говорил ничего о своих опытах.

Движения старца Софрония во время литургии были величественными, молитвенными, сосредоточенными на сердце. Когда он благословлял народ, каждый мог ощутить принимаемое им благословение. Движение его благословляющей руки, за которой он внимательно следовал глазами, было неспешным. Атмосферу создавал и его глубокий голос, неторопливость в произнесении возгласов каждой из молитв.

Понятно, почему многие были проникнуты глубочайшим умилением на службах старца. Некоторые люди мне говорили, что видели и ощущали благодать Божию, которая возводила их к покаянию, плачу и молитве.